— Ни фига себе, кленовый.
— Вижу, что не дубовый, — огрызнулся Чубчик, — лучше вспоминай, ты ничего не упустил, всё правильно записал?
— Пять раз перепроверил. Остальные прыщи на теле Боровикова тоже начали лопаться и распускаться, а из почек на пальцах даже проросли маленькие, молоденькие веточки.
— А может ты не ту субстанцию поймал, вернее, не на ту настроился?
— Эх, Ляма, ведь как чуял, что не надо нам в это ввязываться!
Насколько я помню, если сделать повторное перемещение, то магическая субстанция души, пришедшая второй, вытеснит ту, которую вкрячили первой. Так?
— Не помню я, ты же у нас отличник.
— Ага, поначалу храбрился, а как пошли трудности — сразу в кусты?
Всегда ты так! Чупиков опять сел за стол и сосредоточился, а Лямкин, для которого сиденье на одном месте было равносильно смерти, принялся вновь мерить шагами узкую келью общежития, изредка подходя к Боровикову, бурно растущему в плодородной земле из-под фикуса.
— Чубчик, быстрее, у него уже ветки по десять сантиметров отросли, как мы их потом удалять будем, пилой, что ли?
— Не мешай, Зинка уже здесь, вернее её фантом, только она какая-то вёрткая, никак не могу на ней сосредоточиться. Лямкин, устав от хождения, взял перочинный нож и попытался срезать кленовую веточку с дерева-Борова, но от этого действия доселе молчавший Боровиков взревел и врезал наглецу под дых. Пока Ляма приходил в себя, а затем искал улетевший под кровать ножик, Чупиков смог сосредоточится и начал читать. Слова заклинания закончились, но ничего не происходило, дерево-Боров, так и продолжило стоять в кадке, не собираясь сбрасывать листву. Лямкин вылез из-под кровати и как-то неуверенно произнёс:
— Зинка, это ты? Будешь знать, как на нас ябедничать! Дерево-Боров пошевелилось, вынуло из земли одну ногу и встало на пол, за голыми, грязными ступнями потянулись длинные корневые отростки.
— Так-так! Чупиков и Лямкин, конечно же это вы! Кто ещё мог додуматься до такой гадости! От звуков нового Боровиковского голоса друзья непроизвольно отпрянули назад.
— Чубчик, а почему она говорит прямо, как наша Швабра?
— В смысле, у Зинки внутри Борова голос получается, как у нашей классной дамы?
— Да какая она тебе дама — Швабра, и всё этим сказано! А голос — один в один!
— Как мило, сначала превратили не пойми во что, а теперь обзывают, — ехидно сказал Боровиков, вернее, произносил-то слова Мишка, но вот фразы и интонации принадлежали явно не ему, а чьей-то другой магической субстанции души, которая сейчас и находилась в его теле, и это точно была не Зинка! — Всякое случалось, но таких гадостей за долгую карьеру со мной ещё никто не вытворял, вы — первые, только я бы на вашем месте не торопилась этим гордиться.
