– Кира, ты… ты… – на глаза сами собой навернулись слезы, у меня просто не было слов.
– Да ладно, – попытался успокоить меня он, – главное, что все живы.
– Ты самый лучший друг на свете!
– Приятно слышать. Давай, пошли в другой дом, этот пуст, как барабан.
И мы продолжили наше шествие. Аборигенов не было видно, наверное, пошли хоронить мертвых, или сжигать, или есть, не знаю уж, какие у них обычаи. На третьем доме нам повезло на картошку, на пятом на огурцы, помидоры и кабачки, а в корчме мы нашли в хладном чулане мясо, подвешенное к крюкам в потолке. Взяли только тройку кур, поскольку относительно них не возникало вопросов, чье же это мясо. Всю добычу я завязала в скатерти и закинула Кире на спину. Два добросовестно конфискованных ведра с водой, связанных веревкой, я также доверила нести коню. На выходе из деревни нам встретилась жиденькая похоронная процессия с лопатами (значит, все-таки хоронят). Увидев нас – я лохматая, с дубиной, Кира злой с тюками – они быстренько побросали лопаты и бросились врассыпную. Парочку я все же успела уработать по башке, так, для морального удовлетворения, еще нескольких, из тех же побуждений, Кира.
В лагерь мы вернулись дико довольные собой и застали интересную картину. Ребята откуда-то приволокли бревно, и теперь Воладир усиленно сверлил его зажатой между ладонями палочкой, а с другой стороны бревна на коленях сидела Мира и дула на слегка дымящийся результат. Рядом был сложен аккуратный костерок только без огня.
Я сгрузила тюки на землю. Конь по-деловому подошел к костерку, щелкнул одним копытом по другому, и первая же образовавшаяся искорка полетела именно туда, куда надо, то есть Воладиру за шиворот. Огонек тут же весело заплясал по рубашке. Пока парень, бегал по поляне и ругался, Кира все-таки зажег костер.
– Ну и где вы были? – серьезно спросила Мира.
– За завтраком ходили, – честно ответила я, показывая на добычу.
– А мы уж решили, что у вас затяжной понос группового характера, – и, глядя на мое вытянувшееся лицо, пояснила. – Ты же записку оставила.
– Я, вообще-то, не это имела в виду, – смутилась я и, чтобы разрядить обстановку предложила, – Поможешь с готовкой?
Тут настал ее черед смущаться.
– Могу посуду помыть, – пробормотала она. – Понимаешь, я совершенно, абсолютно не умею готовить.
Она посмотрела на меня таким взглядом, в котором было столько разных эмоций: от смущения до гнева, что я только усмехнулась.
– Ладно, пошли, сейчас сообразим что-нибудь.
