Табор уходит | страница 35
Наша Молдавия, наша солнечная Родина! — плакал он, и заказывал официантам еще вина, а оркестру — гимн республики.
Петреску не очень верил в искренность Лоринкова. Слоганы, на взгляд полицейского, были чересчур приторными.
… «Добро пожаловать, мы вас жалуем», «Приехал в Молдову? К нашему гостеприимству будь готовым», «Солнце, вино, кукуруза, виноград, — вот чем приветствует вас Кишинев–град», «Мы, молдаване, поем и танцуем, мы вас накормим, напоим и, конечно, обуем!»…
Все это, по мнению Петреску, было тайным издевательством не чистокровного Лоринкова над Молдавией и молдаванами. Но подозрения свои полицейский оставлял при себе, потому что, во–первых, славный лейтенант не был доносчиком, а, во–вторых, такими делами занималась не полиция, а Служба безопасности Молдовы.
Тактично дождавшись, пока мальчишки закончат трудиться над всхлипывающей иностранкой, Петреску подошел к огню поближе. Он не боялся, потому что был вооружен, — как, впрочем, все здесь, — весьма опытен, и, самое главное, одет в гражданское.
Чего надо, дед? — спросил, не поворачивая головы, один из пацанов, перемазанный золой.
Погреться бы мне, — сипло ответил тридцатилетний лейтенант, который и впрямь зверски замерз, потому что в Кишиневе не топили и все его жители постоянно жаловались на холод.
Есть чего? — спросил мальчишка.
Еда, — сказал Петреску и протянул руку с пайком.
Это была небольшая картофелина и луковица. Вклад лейтенанта в общий котел оценили, и спустя пару минут он уже грел руки у костра. Никаких вопросов Петреску не задавал и сам ничего не говорил. Он, по закону стаи, ждал старших, чтобы оказать им свое уважение. Все важные вопросы решают с главарями. Он, начальник управления полиции сектора Рышкановка, это точно знал. И такой подход одобрял.
Девушка завизжала особенно громко. Лейтенант оглянулся. Он увидел, как как беспризорники тащат жертву и ее мужчину, лежавшего в беспамятстве — иностранец, определил Петреску — к памятнику Штефану Великому. На кресте, который держал воевода, придумавший Молдавию — и Петреску часто сомневался, что это была хорошая идея, — уже болтались две петли.
Беспредельщики, — подумал Петреску, глядя на бесстрастные лица детей.
Иностранка вдруг заорала на чистом молдавском:
Да что же это вы делаете, беспредельщики?!
Я же здешняя, землячка ваша!
Проститутка бля, — сказал мрачно кто–то из насильников.
Петреску еще раз оглянулся и пристально изучил кучу вещей, содранных с полностью голой жертвы. Действительно, проститутка, подумал он. В куче валялись розовые сапоги–ботфорты, ярко салатовый топик, и мини–юбки шириной с детскую ладонь. Венчала эту горку золоченая сумочка, а на ней валялся ремень из «кожи питона», содранной с дивана. Все было… чересчур.