Они потащили швейную машину на веранду. Венцель сидел за столом и читал газету. Новый телевизор стоял теперь посредине комнаты. Они поняли, что его следует убрать.
— Куда? — спросил Бенедикт.
В мансарду, другого выхода не было. Теперь телевизор стоял там и тоже посредине. Постепенно Бенедикт начинал испытывать по отношению к Руди те же чувства, что и его отец. Прихватив пару бутербродов и деньги, Руди исчез через кухонную дверь.
Бенедикт устроился на веранде напротив Венцеля. Он ждал. Ему всегда нравилось находиться с Венцелем наедине, молча сидеть рядом с ним. Но в этот раз чувство неловкости между ними не проходило.
— Старого телевизора уже нет, не так ли? — сказал наконец Венцель из-за своей газеты.
— Да, — ответил Бенедикт, — просто подвернулся случай сделать удачную покупку. Новый телевизор стоил из-за этого дешевле. Руди хотел сделать вам сюрприз. Он действительно хотел доставить вам радость.
— Ты знал обо всем этом? — спросил Венцель. — Я имею в виду историю со старым телевизором?
— Да, — ответил Бенедикт, и к горлу у него подступил комок.
«Теперь должна наступить разрядка, — подумал он, — сейчас старик завопит, как всегда, когда ему что-то не по нутру, а сегодняшняя история ему сильно не по нутру. Пусть разряжается, это же не мой отец, меня это не очень трогает».
Бенедикт ошибался. Венцель Чапек спокойно отложил газету и посмотрел на Бенедикта.
— Живем вот так вместе день за днем и не знаем друг друга.
Он встал и вышел. Немного погодя он вернулся со старой скатертью, которая лежала обычно на черно-белом телевизоре, и накинул ее на швейную машину.
День был пасмурным, небо заволокло тучами. Время от времени сильные струи дождя барабанили по черным булыжникам мостовой, оставляя на оконных стеклах узкие, светлые дорожки, которые вскоре исчезали. Юлиус Лётц смотрел вниз, на улицу. В это утро он, против своего обыкновения, был еще не одет, хотя время приближалось к одиннадцати. Уже давно он чувствовал себя нехорошо. Правда, кроме непроходящей хрипоты, он не мог обнаружить никаких других симптомов болезни, температура была нормальной, насморк быстро прошел. Однако днем он бывал более вялым, разбитым, чем всегда, у него пропал аппетит. Ему приходилось заставлять себя вставать; то, что вызывало у него раньше прилив энергии и интереса, не доставляло ему теперь удовольствия.
Он сел в свое кресло и попытался почитать историческое сочинение о Лоренцо Медичи, ценный автограф которого он приобрел совсем недавно, но не мог сосредоточиться. Прочитав несколько страниц, он отложил книгу и подумал, что, как уже не раз бывало, проявил легкомыслие, купив на аукционе такой дорогой документ. Страсть к собирательству снова заставила его потратить часть сбережений.
