Пустынная ледяная степь могла бы показаться безжизненной, если бы не угрожающе воющий холодный ветер, беспорядочно поднимающий ввысь мутные столбы снежной пыли.
На фоне дикой природы железнодорожный состав, внезапно прорезавший степную ширь, выглядел неуместно и даже искусственно, хотя само его здесь появление свидетельствовало о том, что люди успели пробраться и сюда, освоив и эту навевавшую уныние территорию, а иначе откуда быть здесь железной дороге?
Один только ветер, хозяйски разгуливавший по степи, мог видеть, как товарняк замедлил ход и, раздвинув грубо сколоченные двери, исторг из своего нутра два десятка людей и, бросив их посреди степи, снова набрал скорость, помчавшись дальше, издали напоминая собою громадную чёрную змею.
С трудом пытаясь удержаться на мощном пронизывающем ветру, выброшенные люди долго глядели вслед, а потом, ухватившись друг за дружку, медленно побрели по заснеженно-ледяной пустыне.
Они шли, не разбирая дороги, которой, собственно, и не было, а была лишь одна бескрайняя киргизская степь, и люди, занесенные сюда волею судьбы с высоких и величественных кавказских гор, шли по ней в неизвестность, в конце которой их ждала жизнь – или смерть.
И, будто проверяя их на стойкость, ветер задул ещё неистовее, а они шли и шли, пока, не привыкшие к свирепым киргизским холодам, не изнемогли, наконец, и не опустились без сил на покрытую жёстким снегом землю.
Ибрагим-бек, а это был он, сказал что-то через силу своим сыновьям, и те, превозмогая усталость, принялись разрывать одеревеневшими руками холодную, чуждую для них землю, а она никак не хотела поддаваться. И теперь уже вся группа, и мужчины, и женщины, и дети, яростно разрывали её, помогая себе подворачивавшимися под руку острыми ледяными каменьями.
В эти часы для людей не существовало ни богатого и сытого прошлого, ни неведомого будущего, а было лишь первобытное желание не пропасть, выжить в этой незнакомой пустынной местности, где даже самому Богу, казалось, нет до них никакого дела.
Когда ямы, наконец, были вырыты, люди укрылись в них, прижавшись тесно друг к другу и разделяя один с другим скудное тепло своих тел. Так они сидели бесконечно долго, точно медведи в берлоге, не надеясь ни на что, кроме как на настоящий момент, в котором они пока ещё жили. Но и на этот момент сил не хватало катастрофически, и они постепенно стали погружаться в глубокий сон, навевавший им видения одно приятнее другого, где были их дома, их горы, буйное цветение весны, ласковое журчание несущихся горных ручьёв… Сны были так хороши, что от них не хотелось пробуждаться, когда какие-то люди, узколицые и узкоглазые, одетые в странные меховые облачения, всё тянули и вытаскивали их из импровизированных землянок, помогая улечься на запряженные лошадьми повозки.
