— Но, — заметил я, — ты говорила, будто этот крестик подарил тебе твой отец…
Марсела снисходительно покачала головой.
— И ты не догадался, что я лгала тебе, чтобы тебя не расстраивать? Ах, chiquito[34], как ты ревнив… Да, я любила другого, но любовь прошла, какое это теперь имеет значение? Когда-нибудь, когда мы расстанемся…
— Не говори так! — закричал я.
— Все проходит! Когда-нибудь…
Она не закончила; ее душили рыдания; она взяла мои руки в свои и, припав к моей груди, прошептала мне на ухо:
— Никогда, никогда, любовь моя!
Я благодарил ее, в глазах у меня стояли слезы. На следующий день я принес ей то самое ожерелье.
— Чтобы ты помнила обо мне, когда мы расстанемся.
Марсела встретила меня холодным молчанием, затем сделала великолепный жест, намереваясь выбросить ожерелье на улицу. Я удержал ее руку, я умолял ее сжалиться надо мной и оставить у себя драгоценность. Она улыбнулась и согласилась.
Марсела щедро вознаграждала меня за эти жертвы: она стремилась угадать мои самые сокровенные мысли; она бросалась исполнять малейшее мое желание, детскую причуду, каприз, следуя, видимо, велению совести и естественному влечению сердца. Я был невозможен — я требовал, чтобы Марсела надела именно то платье, которое я хотел, и те украшения, которые мне нравились, и шла со мной гулять или еще куда- нибудь, и Марсела уступала мне во всем, не переставая щебетать и улыбаться.
— Сумасброд, — говорила она и, очаровательно покорная, шла надеть угодное мне платье, серьги или кружева.
Глава XVI
БЕЗНРАВСТВЕННАЯ МЫСЛЬ
Мне пришла в голову безнравственная мысль или, может быть, стилистическая поправка. Кажется, в XIV главе я сказал, что Марсела умирала от любви к Шавиеру. Не умирала, нет, жила его любовью. Жить и умирать — вещи разные; так утверждают все ювелиры в мире, а уж они-то прекрасно разбираются в грамматике человеческих чувств. Добрые ювелиры, что осталось бы от любви без ваших изделий и без ваших кредитов? Едва ли уцелела бы третья, а то и пятая часть сердечных привязанностей. Вот какая безнравственная мысль пришла мне в голову, — впрочем, она не столь безнравственна, сколь запутанна, и нелегко догадаться, что же я хочу сказать. А я хочу сказать, что самая прекрасная головка в мире не станет ни менее прекрасной, ни менее любимой, если увенчать ее диадемой из дорогих камней. Марсела, например, была очень хороша собой, и Марсела любила меня…
Глава XVII
О ТРАПЕЦИИ И КОЕ О ЧЕМ ЕЩЕ
Марсела любила меня, пока не истекли пятнадцать месяцев и не уплыли из моих рук одиннадцать тысяч рейсов, и ни одним менее. Отец, узнав об одиннадцати тысячах, встревожился не на шутку; он нашел, что это выходит за рамки невинного юношеского каприза.
