— Вы что-нибудь забыли? — спросила Марсела, стоявшая на площадке.
— Платок.
Она отстранилась, чтобы пропустить меня в зал; я схватил ее за руки, обнял и поцеловал. Сказала ли она что-нибудь, вскрикнула ли, позвала ли на помощь — не помню, помню только, что я вихрем слетел по ступенькам, опьяненный, обезумевший.
Тридцать дней понадобилось мне, чтобы преодолеть расстояние от Россио-Гранде до сердца Марселы; скакуна слепой страсти я сменил на хитрого и упрямого осла терпения. Существуют, как известно, два способа завоевать расположение женщины; можно действовать силой, как мы видим на примере быка и Европы, и настойчивой вкрадчивостью — как в случае с Ледой и лебедем или Данаей и золотым дождем.
Все это изобретения папаши Зевса, но они вышли из моды, и их пришлось заменить упомянутыми скакуном и ослом. Не стану подробно рассказывать о подкупах и других уловках, на которые я пускался, о постигавших меня неудачах, о том, как переходил я от надежды к отчаянию, и о многом другом. Скажу только, что осел оказался достойным преемником романтического скакуна; это был осел-философ, подобный тому ослу, на котором разъезжал в свое время Санчо Панса; по прошествии указанных тридцати дней осел подвез меня к дому Марселы; я спешился, похлопал его по крупу и отослал пастись.
О, как ты было сладко, первое волнение моей юности! Таким же было, наверное, первое появление солнца в дни сотворения мира. Представь себе, друг читатель, как солнце впервые залило теплом и светом цветущую землю. Вот что ощущал я, друг читатель, и, если тебе было когда-нибудь восемнадцать лет, ты должен понять меня.
Наша с Марселой любовь, или связь, — не важно, как мы назовем ее, не в названии дело, — прошла две фазы: консульскую и императорскую. В короткое время консульства я правил вместе с Шавиером, причем ему и в голову не приходило, что он делит со мной власть над Римом; когда же его доверчивость не смогла более ладить с действительностью, он сложил полномочия, и правление полностью перешло в мои руки; начался период кесарский. Я единолично правил вселенной, но — увы! — недешево стоила мне эта власть. Пришлось добывать, изобретать, изыскивать деньги. Прежде всего я воспользовался щедростью моего отца; в первое время он без разговоров давал мне все, что я просил, не охлаждая мой пыл нотациями. Он говорил, что я молод и что он тоже был молодым. Но я стал злоупотреблять его великодушием, и отец принялся меня ограничивать, вначале немного, потом все больше и больше. Я прибег к доброте матушки, и она стала снабжать меня потихоньку небольшими суммами, утаивая их из расходных денег. Этого было недостаточно, и я обратился к последней возможности — взялся за отцовское наследство, подписывая денежные обязательства, выкупать которые надо было, выплачивая большие проценты.
