Конвоир увидел это и закричал:
— Эй, нельзя, — и побежал к Попову. Только на секунду заключенный Гедеминов прикрыл собой Попова и сделал шаг назад, как тот выронил револьвер и полетел с крыльца в глубокий сугроб.
Гедеминов знал, что за ним следом идет конвоир и ему нужно быть очень осторожным с Поповым. Он просто вывернул ему руку с хрустом и ударил в бок незаметно для конвоира. Когда Попов оказался в снегу, Александр повернулся к конвоиру и пожаловался:
— Он хотел меня застрелить. Начальник пьян. Но поскользнулся и упал. Ты же все видел? Вот так начальнику и доложишь. Разве можно пить на службе?
Они зашли в помещение. Конвоир снова вытянулся перед Пилипчуком:
— Разрешите доложить, я привел заключенного, но инспектор Попов выпивший и хотел его застрелить. Посмотрите сами, револьвер на ступеньках лежит, а Попов в сугробе. Пилипчук встал из–за стола и в испуге раздетый выбежал на улицу. Через некоторое время он вернулся с Поповым. Попов стонал, прихрамывал, левой рукой придерживал правую кисть и нес невесть что, будто заключенный Гедеминов угрожал ему, вырвал револьвер и столкнул с крыльца. Он был явно нетрезв, и Пилипчук это заметил. Он посадил конвоира за стол и заставил написать объяснительную. Прочел ее, отпустил Гедеминова и, потрясая этой объяснительной перед лицом Попова, кричал:
— Ты мне хотел убить мастера!
— Я хотел прибить белогвардейца, — застонал Попов.
— Мы сами знаем, что с ним делать, приговорить его к расстрелу или пусть «вечную» отбывает. Не тебе это решать. Объяснительную я положу в твое личное дело. Что–нибудь случится с Гедеминовым, предстанешь сам перед судебной «тройкой» за вредительство, и заслуги в гражданской войне тебе не помогут. Пошел вон отсюда!
— Я боюсь этого бандита. Один не пойду, он меня убьет.
— Знать насолил хорошо, иди–иди. А ты его проводи в больницу, — сказал Пилипчук конвоиру и Попову: — Пить меньше надо! Кругом бандиты тебе мерещятся.
Попов с конвоиром вышли за дверь, а Пилипчук подумал: «Черт возьми, Попов товарищ по партии, а Гедеминов князь — враг. Но уважаю я его». Поднял глаза и ему показалось, что его мысли читает с портрета Ленин. Ладно, он в гробу, хоть и вечно живой. А вот в затылок с портрета смотрит Сталин. А вдруг он догадается, о чем я подумал.
* * *
В большой художественной мастерской лагеря работало три художника, в том числе граф Петр и несколько скульпторов. Александр Гедеминов застал там и режиссера театра Остапенко и дирижера Куканова. Художники заканчивали писать декорации к пьесе островского «Бесприданница». И сегодня же необходимо было оформить сцену, потому что вечером должна была состояться премьера. Между Остапенко и Кукановым шел вечный спор о европейской и русской музыке второй половины конца Х 1Х в. Остапенко был славянофил, а Куканов — западник. Остапенко, заметив, что в мастерскую зашел князь Александр, накинулся на него:
