Неожиданно городская жизнь оказалась намного легче и приятнее ее существования в родном доме. Хотя еще недавно она такого не могла и помыслить. В город она раньше выезжала редко и только по крайней надобности. И каждый раз, когда она шла по улицам или между торговых рядов, ей все время казалось, что за ее спиной шушукаются, пересказывая на все лады ее историю и историю ее покойной матери. И все ее вроде бы жалеют, но какой-то такой противной жалостью: как мол, хорошо, что у нас самих все в порядке.
Сейчас о ней тоже говорили, но какие-то уж совсем небылицы. Откуда-то просочились слухи, что она явилась тайно на бал, и принц влюбился в нее, забыв обо всем на свете. Рассказывали, что он принял ее за приезжую принцессу, и был страшно удивлен, когда выяснилось, что она всего лишь дочь королевского егермейстера. Чего только не говорили! И крестную ей выдумали — королеву эльфов, и экипаж из карамели, который якобы растаял, едва она выехала на лесную дорогу и увязла посреди нее в луже. Но никто ничего не знал о волшебном платье. И это была ее главная тайна.
Второй главной тайной были ее взаимоотношения с принцем — тот самый контракт. Чего тут опять же только не плели! Но суровая правда состояла в том, что до своего отъезда в Вену, он каждую неделю один или два вечера проводил у Марион. По возвращении из-за границы он также каждую неделю приходил к Марион, но не ужинать, а завтракать — как правило, по субботам. До рокового празднования, всколыхнувшего оберауский свет, его высочество делал это с тою же частотой, что и после бала. Соответственно нельзя было сделать вывода, что он торчал у Марион исключительно ради дочери егермейстера, и это тоже всех беспокоило. В общем, вызывать всеобщее любопытство оказалось легче, чем лицемерное сострадание.
Работы было много, число заказов постоянно увеличилось, не в последнюю очередь благодаря вызываемому ее личностью любопытству. Но работать у Марион ей нравилось, и добрая словоохотливая француженка вызывала у нее все большее и большее восхищение. Особенно ей нравилось, как она обходилась с его высочеством. Из их шуток и проговорок она сделала верный вывод о том, что до своего отъезда принц, совсем еще молодой юноша, был отчаянно влюблен в Марион, которая была чуть ли не на десять лет его старше. Потом в Вене у него была какая-то безумная страсть, Марион же заняла в его жизни роль не то второй матери, не то старшей сестры, не то старшей подруги. Во всяком случае, атмосфера их совместных завтраков и чаепитий была благодаря этому обстоятельству совершенно семейной. И это во всей ее новой городской жизни ей, пожалуй, нравилось больше всего.
