— Так вы ее знали? — удивилась она.
— И очень хорошо. Бесконечно сожалею, что в последние годы ее жизни почти не виделся с нею. Но что поделать, она была замужем. За любимым человеком. Ее смерть явилась большой утратой для всех, кто хоть немного знал ее.
— Да, она говорила, что часто бывала здесь на танцах, но только до замужества. Надо же, спустя столько лет во дворце есть еще кто-то, кто ее помнит…
В общем, начало оказалось совсем не тем, на которое она могла рассчитывать. Потом этот добрый человек (кем же он все-таки был — управляющим замка? хранителем библиотеки?) представил ей своего сына — невысокого рыжеволосого паренька с испещренной мелкими шрамами физиономией, одетого в голубую венгерку. В первую минуту он буквально остолбенел, увидев ее, но потом разговорился, оказался весьма учтивым молодым человеком, гораздо старше годами, чем можно было подумать с первого взгляда, и не понятно было, подыгрывает он ей, называя ее принцессой, или и в правду считает ее девицей благородного происхождения. Он провел ее по череде комнат, показал галерею, библиотеку, легко и понятно рассказывал обо всем, что они видели, периодически отпускал едкие замечания по поводу придворной жизни, смеялся вместе с ней, вслед за ней тыкал во все пальцами, время от времени трогательно краснея и каким-то мальчишеским жестом взлохмачивая и без того растрепанные волосы. В результате она совершенно забыла и про бал, и про принца, настолько ей было хорошо с этим живым и непосредственным юношей, доставшимся ей в провожатые. Да что там, она вообще обо всем забыла…
* * *
У дверей веранды, выходящей в заброшенный парк, он увидел отца, который беседовал с девушкой. С ней, с той самой девочкой, что когда-то приходила в этот же парк и наблюдала за танцами. Будто опять, как детстве, он сбежал от взрослых, оставшихся наверху, вышел в парк и снова видит ее. Только она повзрослела, набралась смелости и, наконец-то, вошла во дворец, вот только… во что она была одета? Как он ни силился, он не мог сосредоточиться, не мог даже уловить контуры ее наряда, а уж тем более предположить, из чего он изготовлен. Словно какое-то белое облако, постоянно меняющее свои очертания, от взгляда на которое начинала кружиться голова. И вот она стоит тут, и преспокойно беседует с его отцом, как будто так и должно быть.
Затаив дыхание, он застыл в дверях и стал слушать. Ее ответов он почти не слышал, но легко узнавал несвязное бормотание отца: "…да-да, вот как сейчас помню, вылитая вы она была… а ведь и с вами мы как-то встречались, но вы, конечно, не помните… давно это было… лежали в деревянной кроватке, как сейчас помню… вот такая вот… как я вам тогда завидовал…. засунуть в рот пятку левой ноги.." Девушка, все это время таращившаяся на расшитый позументами мундир стоявшего поодаль Шёнберга, наконец, повернулась к отцу и непринужденно рассмеялась:
