— На денежных халтурках подневольных нет.
— Но колеса больше сюда не волоки!
И вспоминают как в один год Миша «разул» гусеничный трактор, не оставив собственного следа, доставив репутации тому месту, как «темному». А кому еще, как не лешим, красть ненужное неподъемное железо?..
— Так может Петровича?
— Петрович куда бы не нацелился, остальным за ним пыль глотать!
Лихих глаз дым неймет. Замполит не стесняется льстить, без стеснения и уязвляет.
— Люблю молодца за обычай! — кряхтит, а тащит! А у нас все так: медведь в лесу, а шкура продана! Большое бережение малого барыша.
— Не ной!
— Стоню, яки раненый! Нытье по уважительной причине имеет право называться стоном.
— От лихой бабы ни пестом, ни крестом — это понятно, но от Замполита есть чем оградиться?
— Наливай! — соглашается «Шестой».
— Тост?
— Через цинизм к оптимизму!
У Лешки — Замполита много девизов, но этот, по отношению к нему, самый верный…
Глава ВТОРАЯ — «ДРАКА»
(дозорные «ЛЕВОЙ РУКИ»)
ШЕСТОЙ — «Лешка — Замполит»
Ильин Алексей Анатольевич, воинская специальность до 1992 — войсковой разведчик, пластун в составе спецгруппы охотников за «Першингами», после расформирования групп (согласно секретному дополнению к Договору об РСМД) был уволен в запас. По предложению бывшего командира ушел «за штат». Проходит ежегодную переподготовку в составе своей группы частным порядком
В период службы завоевывал призы по стендовой стрельбе в открытых соревнованиях для подразделений ГРУ, четырежды выигрывал закрытые состязания «Упражнений для специалистов», как среди одиночников, так парные и боевых троек по АПС — автоматическому пистолету Стечкина. Неоднократно женат, по последнему факту живет гражданским браком, трое детей.
Прозвища: «Алексич», «Рыба», «Замполит», «Пистон», «Два–двадцать» (уважительное среди стрелков из АПС — за умение перезаряжаться), «Балалайка», «Щепка»… и др.
АВАТАРА — псимодульный внеисторический портрет основанный на базе новейших исследований ДНК — (литературная форма):
«В морг…» — распорядился доктор, пряча в халат слуховую трубку.
Санитар, позевывая, убрал с одеяла табличку «Филимон Кончей».
«Так ведь дышит…» — потер он от холода руки.
«Вне значения. Пока довезете…»
Больница при странноприимном доме помещалась в бревенчатой избе, к окнам которой липло серое, хмурое утро. До покойницкой было рукой подать, и Филимон всего полсотни шагов видел над собой круглое лицо санитара с вислыми, качавшимися усами. Однако жизнь, как сонмище ангелов, умещается на кончике иглы. Пока его, завернутого в простыню, катили по лужам грязного, запущенного двора, он снова проживал свои детские годы. В пыльном захолустье, жевал травинку, болтая ногами на бревне, считал две проезжавшие за день телеги, а потом в десятый раз перечитывал недлинные полки провинциальной библиотеки. Зимой он оставался в читальне, где жгли казенную лучину, уперев щеку ладонью, мечтал о странах, в которых никто никогда не был, и долго смотрел в темноту сквозь засиженные мухами стекла. На беду ему попадались не только русские книги. От евреев он узнал про тайное имя Бога, которое открылось на горе Моисею, от пессимистичного немца — про слепую волю, которая движет миром.
