Куда мы едем? — удивленно думал Мартин, с трудом дыша, а перед носом болтались пыльные теткины авоськи, и в ребра нещадно колол неожиданно острой палкой взбалмошный старик. — Куда он едет?.. Ведь мне это не снится, совсем не снится… Нет, это все не снится… Сон не может так отчетливо снится, это невозможно, так не бывает… Вон, как дед палкой тычет… Дышать трудно, тут нечем дышать, чем здесь дышать?.. Эта палка, его бы этой палкой!.. Авоськи нюхаю… Так значит, мне это не снится! Все происходит на самом деле! Значит, все, что произошло со мной… — тут мысли закричали не своим голосом у него в голове, они разорвали голову на мелкие ломкие кусочки. Ему стало страшно, страх начал душить его. Мартин начал задыхаться. Его язык вывалился из–за рта и превратился в колючее полено, вместо авосек вздымались серые горы, что грозили упасть на Мартина, и засыпать с головою, а палка… Палки не было, вместо нее угрожающе торчало старинное копье, оно больно врезалось между ребер, хищно рвало кожу и хотело туда, где мокро, где податливо мягко и неприятно тепло.
Автобус медленно трансформировался в запаянный катафалк, и вот уже на месте водителя сидел никакой не водитель — это гробовщик сидел там. Он радовался скорой работе, коварно таращил глаза, почему–то вертел лопатой и эта лопата была круглой, пластмассовой. Гробовщик удивительно стал походить лицом на Хуана Тонтоса — вдруг раздулся во все стороны, заполнил своим рыхлым телом всю водительскую кабинку, его жидкие щупальца рук потекли к Мартину. От увиденного Мартин нестерпимо захотел выйти — больше всего на свете, немедленно, прямо сейчас. Выйти и бежать, бежать… Ведь это правда, — мелькало ослепительными огнями в его мозгах, — что я наговорил, Божественный Сновидец, я донес — сам на себя!.. Нужно что–то делать!.. Я, как всегда, не знаю, что нужно делать… Что?!!..
Сзади что–то стало толкаться, пихать Мартина на вздорного старика, палка его чуть не сломала Мартину ребро. Взвыв от боли, он попытался повернуться, и обнаружил, что дверца открывается — автобус стоит перед бетонным столбом. Под напором людских тел его вынесло резко вперед, и Мартин чуть не выпал наружу — прямо на двух жандармов. Жандармы стали его хватать руками, куда–то пихать, они были на него отчетливо злы, что–то настойчиво хотели, что–то требовали. Жандармы громко орали ему в уши, и стали втискивать силой его обратно, назад, в автобус, почему–то полезли на него, наступая на ноги, шумно дыша в лицо и обдавая мелкой слюной… Что–то внутри Мартина порвалось, лопнуло, распалось на дребезжащие части. Он застонал, закричал, в глазах его потемнело от невыносимого ужаса, во рту стало горько. Ничего не соображающий, скулящий как пришибленная собака, Мартин стоял на карачках, руки хлюпали в луже, живот промок, а перед ним по скользкому асфальту катилась застежка от сумки. Сзади раздались пронзительные крики, все разом заголосили, и тут он побежал.
