По ясному небу летел растрепанный проводник. Проводник был возмутительно трезв, но даже в таком необыкновенном состоянии он не мог догнать стремительно убегающий от него пиджак. Он пытался схватить его руками, он загребал облака и случайных птиц, но пиджак изворачивался, смеясь заливистым перезвоном медных пуговиц, ускользал сквозь пальцы и, взмахивая рукавами, обгонял бедного проводника. Пиджак смеялся над ним, он унижал его своей засаленной и рваной подкладкой. Унижал пустыми карманами и гнилыми нитками, что при каждом взмахе рукавов отчаянно трещали, рвались и обнажались швы. Проводник плакал и оттого шел оранжевый дождь.
Сзади летел старик в длинной ночной рубашке — победоносно держал эмалированный горшок. А под руки его держали суровые жандармы, словно архангелы — их одежды были белы, а за спинами хлопали золотые крылья…
Вот деревянной рукой им отдает честь капитан императорской армии. Лицо его каменное, глаза закатились под самые брови, рот его широко открыт, и на губах чернеет запекшаяся кровь. Он словно мертвый, этот капитан, он вовсе не живой, сделан из гипса. На голове у капитана шутовской колпак, а на ремне прикручена к телу болтами игрушечная сабля из мятой жести. И правой рукой, посиневшими пальцами, делает капитан неприличные жесты…
Вслед ему, летит старуха, что вяжет государственный флаг. Но цвета на нем перепутаны, у орла вместо голов еще одни лапы…
А вот летит и толстяк. Он гонится за пирожками, догоняет, хватает, бросает их в рот, уведомляет всех радостно: «этот — с луком!» Он неприлично гол, и жирное пузо его трясется складками в такт полету…
Летят горцы, играющие на ящике оружия за право, кому первому сдаваться и разоружаться…
Летят крестьяне, они сеют анекдоты, а вырастает полынь–трава…
Летят тысячи картонных лиц, водоворот, кружение, ветер, туфли, руки, кошельки…
Летит все, летит…
Мартин вздрагивает, корчится, подтягивает ноги, а ноги — словно мокрое мыло скользит по влажной мыльнице из зеленной пластмассы. Он тонет, он просыпается, опять выныривает из эротических кошмаров. Но вязкая, студенистая волна снова накрывает его с головой, вновь засасывает, глотает, тянет, и капитан императорской армии оказывается мертвым морским чудовищем. Оно выплывает из пучин сновидения, шевелит мокрыми усами, топорщится медными глазами–пугавицами. В одной его руке полицейский свисток, в другой — металлический жук автоматического пистолета, что задирает смертоносное брюшко — хочет разродиться ядовитыми личинками свинца. «Именем Императора!..» — рычит чудовище капитан, и моргает…
