— Послушайте, Стефиафан, — задумчиво проговорил боят, выдергивая травинку из своей плетеной юбочки и принимаясь ковырять ею в зубах. — Хотите, я вам выращу дерево вдвое выше вашего «Молинеля»? И на нем можно будет летать. Хоть к звездам.
— Нет, — сказал я, — премного благодарен, но не стоит. Летать в деревянных лодках — об этом я в детстве что-то читал. Это неуютно и, главное, несовременно. Корабль должен быть из приличного звездного сплава. Но вот с металлами у нас зарез.
— Правда? Но ведь на вашей планете должно было скопиться громадное количество металлических денег. Теперь они не нужны, так почему бы не переплавить их на космолеты?
Я только тут сообразил, что меня никогда не интересовала судьба столь бездарно потраченного человечеством металла. Куда же подевались монеты? Ведь даже в музеях лежали только их голографические копии.
— Уже куда-то потратили, — горестно вздохнул я. — Ну а если бы и нет, то все равно, на наш разведсектор полушки медной не выделили бы. Скупердяи.
— Дети, дети… — пробормотал старец. — Твой непотребный напиток готов, дитя Земли.
— Почему — непотребный? — обиделся я не за себя, а за сказочный зеленый чай, который ввел у нас в моду наш штурман Темир Кузюмов.
— Непотребный, потому что потреблять его при температуре кипения ты не можешь. А пока он постепенно становится потребным, остывает, высунь язык, и я пролью на него истинное блаженство.
Кажется, он действительно считал меня сущим ребенком, и я ничего не имел против — пока наших не было. Я доверчиво высунул язык, боят произвел какой-то зудящий звук, и тотчас же мне на нос спикировала пчела величиной с бройлерного цыпленка. На язык, как и было обещано, закапал благоуханный нектар, но я в ужасе закатил глаза, не в силах совладать с инстинктом самосохранения. Оставалось только ждать, что будет дальше.
А дальше было форменное столпотворение. Причем никак не связанное с пчелой.
Сначала шагах в двадцати от меня в землю саданул метеорит среднего калибра. Я открыл глаза — пчелы не было, мед тек по усам, как ему и положено, а неподалеку дымилась яма.
Потом появились рогатые бобры. Это я говорю — бобры, просто ничего другое мне не пришло в голову, когда они впились зубами в стволы здоровенных корабельных сосен. Сосны дружно повалились, да так хитро, что вершинами угодили прямо в яму. Я тем временем подумывал, а не удрать ли мне на корабль — все-таки каждый бобер был величиной с буйвола. Не приведи господь, окажутся всеядными… Но любопытство пересилило. Я остался.
