— Я потратил два часа на дорогу, Саркис, вовсе не для того, чтобы еще раз выслушивать то, что уже читал в вашем заключении, — прервал Бахмендо.
— А кто просил вас ехать сюда, Ждан? Три часа назад, если мне не изменяет память, мы разговаривали по телераду.
— Мне хотелось поговорить с вами непосредственно, а не через экран.
— Не все ли равно, как говорить? Важно — что.
— Так вы не измените своего решения, Саркис?
Круг замкнулся, с тоской подумал Суркис. С этого вопросе мы начали и к нему же пришли опять. Ну как объяснить ему? И ведь он умен — ох, как умен! — а вот никак не хочет понять…
— …каких-то четверть градуса, — продолжал Бахмендо. Ну не смешно ли сравнивать это с насыщением Зари энергией по крайней мере на ближайшие полвека?
— Когда кончился на Заре последний ледниковый период, Ждан? — предельно скучным и бесцветным голосом спросил Суркис.
— Не вижу связи.
— А связь та, что конец оледенения был вызван повышением среднегодовой температуры всего на три градуса. На три градуса, Ждан!
— Учтите, Суркис, я буду жаловаться.
Суркис встал. Этим всегда заканчивались подобные разговоры.
— Жалуйтесь, — сказал он, — Сколько хотите жалуйтесь. Не забудьте только, что Совет Геогигиены обладает правом вето. Да и в Совете Зари… Поймите вы наконец, что я, наверное, больше вас хочу увидеть проект в натуре. Но никто не имеет права так вмешиваться в природу. — Уже дойдя до дверей кабинета, он оглянулся и добавил: — С каким удовольствием я поменялся бы с вами местом, Ждан! Вы даже не представляете, с каким удовольствием!
* * *
Как и все Советы на планете, Совет Геогигиены был вынесен за пределы города, и здание его одиноко возвышалось над раскинувшимся вокруг его подножия парком, постепенно и незаметно переходящим в нетронутую первозданность Равнины Кораблей.
Суркис неторопливо шел через этот прекрасный парк, направляясь к стоянке вибропланов, — после неприятного разговора ему не хотелось сидеть в закупоренном вагончике карвейра.
Когда диск виброплана, затрепетав, чуть слышно зазвенел над головой, земля поплыла вниз, назад и вниз, а вокруг раскрылся такой простор, что у Суркиса невольно захватило дух. Поднявшись до четвертого горизонта, он направил машину к городу.
Город был красив. И сознавать это было приятно — ведь он сам вписывал его в ландшафт. Город был первой работой Суркиса на Заре. С тех пор прошло уже больше двадцати лет.
Город волной поднимался из равнины. Он начинался с невысоких домов-воронок, напоминающих диковинные грибы; затем на смену им приходили — сперва робко появляясь между грибами, а потом постепенно вытесняя их — дома-деревья, ажурные и устремленные ввысь; и наконец, за ними, сливаясь с горным отрогом, полукольцом охватывающим город с юга, — сплошной стеной вздымался массив сотового дома, чем-то напоминающего пещерные города древней Земли. Сверху город прикрывал невидимый геодезический купол, под которым был свой микроклимат, отличный от климата Равнины Кораблей. Этот купол можно было заметить лишь изредка, когда на восходе или закате вспыхивали на нем солнечные блики.
