— Зачем она–то? Не станет Ирка под колеса кидаться. Не те бабки.
— Слушай, старик, там вроде такие слова во французском припеве: «Люблю тебя, схожу с ума… Я пылаю от стыда, и снова признаюсь на коленях — я люблю, люблю». Правильно? Ну так надо весенний пейзажик подкинуть, но все размыто — сквозь слезы дождя. Стоит красивая такая, никому не нужная, ждет. А он мимо на тачке проскакивает.
— Кто он?
— Ее герой, которому она, значит, со стыдом признается.
— Да нет, я спрашиваю, сыграет кто? Может, Киркорова пригласим? А дублировать Барсукову — Патрицию Каск. — Язвил меланхолический Рафик.
— Ты все усложняешь, старик. Берем любую телку, чтобы все на месте было и, главное, — бескорыстие, преданность искусству… Ну, хоть бы ее, — брат по–хозяйски огладил меня сзади. — Блондинистый паричок, прикид барсуковский.
— Она и так блондинка, — уточнил Сергей. — А за рулем я. Белая «девятка» сгодится? Эй, Катюш, я почти что Клод Лелюш… сыграем, детка на пару? — Он встал рядом и положил ладони мне на талию.
Я отбросила нож, которым уже дочищала картошку:
— Пусти.
— Допустим. Временно отступаю, — чрезвычайно эротично дохнул Сергей в мою шею.
Кроме всего прочего, Серж считала в их компании актером, деловым мужиком, красавцем и бабником. Он всегда появлялся, обвешанный девочками, как собачий хвост репьями. Выползет небрежно из своей «девятки», а они на локотках виснут — в кинозвезды ломятся. Не подозревают, что «Лелюш» картошку на постном масле трескает. Иногда деньги у Сержа водились, и тогда он выкидывал коленце — то на Мальдивы не один махнет, то «вечерушку» устроит. Однажды человек двадцать в ресторан пригласил. Даже про меня не забыл. Вроде и глаз не положил, а когда домой подвез, — мы соседи, — я еще ремень отстегнуть не успела — прижал к креслу и такой поцелуй изобразил, — чуть не задохнулась.
— Идем ко мне. — Он стиснул меня до синяков.
— Пусти! — Взбрыкнула я, метя ладонью в красивое лицо.
Серж перехватил мою руку и горячо заглянул в глаза:
— Я не из тех, кого плеткой в постель загоняют. В женщинах люблю смирение, хрустальные мученические слезы и благодарность. — Он подрулил к своему подъезду. — Здесь у меня рабочий станок. Ну, однокомнатная хата с рабочим местом. На водяном матрасе пробовала?
Не помню, как вырвалась, доплелась до дому, трепеща от гнева. Подонок, развратник, гад! Потом все ждала, трепетала, трепыхалась, — может, это настоящее? А он и забыл! Словно ничего и не было.
… На огромной сковороде золотилась соломка, в затылок дышал Серж.
