Так говорят «нет» только начальники, и я наконец догадалась, кто это: Ахунова, новый заместитель директора.
Мамеда Салиховича, высохшего от туберкулеза, как саксаул, я знала хорошо. Он звал меня Лина-джан, шутил и расспрашивал про школу, а сам все кашлял: «Кхе-кхе, кхе-кхе…» Пока его не увезли в больницу прямо из директорского кабинета. Мы проводили «скорую помощь» до ворот, и мама, помнится, сказала кому-то из сотрудников убитым голосом:
— Теперь Ахунова всё похоронит.
Я с испугом подумала о директоре. Но мама имела в виду новую экспозицию — Мамед Салихович готовил вопрос о ней для ЦК.
И вот теперь мама пыталась уговорить Ахунову… Но я-то видела: она уже теряет последнюю надежду.
Осторожно минуя разбросанные вещи, я пошла к маме.
— Что тебе? — сердито спросила она.
Я не знала, как помочь ей. Подошла и протянула скомканные, запотевшие в кулаке деньги — свою магазинную выручку, которой недавно так гордилась.
Тут и мама вспомнила, откуда я иду. Рассеянно сунула деньги в карман, сказала:
— Хорошо, девочка, ты у нас молодчина. А теперь иди. Видишь, я занята.
Мы играли «в магазин» и не думали, что к нам пожалуют гости.
Я сидела на крыльце, стул, повернутый к Люське спинкой, был мой прилавок с окошечком. На прилавке ножницы, нож и несколько буханок из глины.
Я учила Люську покупать хлеб.
Она протянула в окошечко сшитые карточки, я чикнула ножницами, и четыре белых квадратика упали на прилавок. Я уже взялась за нож, чтобы отрезать ей хлеба, но Люська все испортила.
— Дайте сахар-ру. Трри кусочка. Пожар-руйста…
Она сделала самые хорошие свои глазки и протягивала в окошко грязную ладонь. Нетерпеливо шевелились пальцы, готовые захлопнуться в крепчайший кулачок.
— Ли-и-на! — кто-то позвал меня сдавленным голосом.
Мы с Люськой разом обернулись: всклокоченная рыжая голова торчала из виноградника, воровато шмыгала глазами. Люська, бедняга, заревела. А я обрадовалась Мане.
Успокоив Люську — Маня дала ей потрогать сережки, — я потащила гостью смотреть дом для кукол. Люська, конечно, сразу поняла, куда мы идем, и увязалась следом. Дом каменный, вход в него загорожен двумя кирпичами. Отнимешь кирпичи, и откроется комната — с кроватью, столом и стульями, на которых чинно сидят обе мои разодетые куклы (мы с Танькой шьем куклам из довоенных лоскутов потрясающие наряды).
Но Маня подняла меня на смех:
— Тю, недоразвитая! Война, а она с куклами лялькается.
И презрительно, далеко цыкнула слюной.
