– Кашеваришь ты, конечно, так себе. Но зато умеешь кое-что получше – читать и писать, – заметила Ойла. Она не спрашивала, где я постигал эту науку. Еще в «Вентуме» я наврал всем в три короба, что мне доводилось служить пажом у одного эфимского вельможи, при дворе коего меня и обучили грамоте. – Ты можешь податься в ученики к какому-нибудь счетоводу или аптекарю. А, может, даже в семинарию Капитула. Тебе не хочется быть курсором, носить блитц-жезл и быть уважаемым всеми человеком?
Мне хотелось без обиняков высказать ей все, что я думаю о лишивших меня наследства курсорах и о Капитуле Громовержца, но я сдержался. Потому что это сразу породит вопросы, отчего я на них так зол. И мне надо будет изобретать новое вранье, поскольку я не мог сказать Ойле правду.
– Терпеть не могу выбривать себе макушку, наряжаться в смешную одежду и петь гимны, – ответил я. – Да и кто будет нянчиться с кригарийцем и его больной ногой, если я сбегу? За ним же глаз да глаз нужен. Он без меня или с голодухи помрет, или сопьется от тоски. Ума не приложу, как он раньше без моего присмотра обходился!
Сидевшая доселе мрачнее тучи, на сей раз Ринар не сдержала улыбку. И улыбка эта выглядела во сто крат искреннее того наигранного смеха, которым Ойла отвечала на шутки наемников. Включая и их насмешки надо мной, разумеется.
В последние дни я копил обиду на Ойлу и считал ее чуть ни не предательницей. Но стоило ей лишь улыбнуться моей шутке, как я моментально оттаял и все ей простил. И, возможно, даже наперед. Так что если завтра она возьмется за старое, я вспомню ее сегодняшнюю улыбку и не стану принимать ее насмешки близко к сердцу.
– Не бойся. – Теперь, когда отношения между нами слегка потеплели, я решил приободрить Ринар. И плевать, что я был последним человеком в отряде, чье утешение ей требовалось. – Все равно мы не можем вернуться назад и все исправить. Так зачем теперь об этом горевать?
– Я боюсь не того, что случилось, – покачала головой Ойла. – Я боюсь того, что может случиться завтра. Ведь если у этого похода выдалось такое начало, страшно даже подумать, каким будет его конец…
Ринар боялась не зря.
Не знаю, о чем рассказал ей отец перед тем, как взять ее с собой, и что она сама воображала, только ее фантазии явно разошлись с реальностью. Как, впрочем, и мои. Разве что я, в отличие от нее, не испытал на сей счет большого разочарования, ибо давно перестал удивляться подлянкам судьбы и тому, что мои ожидания почти никогда не сбываются. Ойле же еще только предстояло постичь горький закон жизни, гласящий, что у сирот вроде нас вообще нет никаких прав. И что уметь приноравливаться к невзгодам для нас куда важнее, чем пытаться действовать им вопреки, даже когда они кажутся нам откровенно гадостными.
