Банка с подступившей к горлышку пеной, которую Алексей через минуту с королевскими замашками изящно поставил перед Володькой, казалась ведерной, и еще казалось, что выпить ее чисто физически невозможно, но Леха пил, с напускной веселостью, и не желая отставать пил Володька, прямо так, из банки, пока не было кружек.
Оказалось, что здесь у Лехи много знакомых, друзей: окружающие знали его, подходили, здоровались, целовали в щеку, шутили, некоторым он кивал с величайшим удовольствием, а Володька, доверчиво подняв лицо, из вежливости молчал.
С юмором, иногда скептически ухмыляясь, Лешка без умолку рассказывал о том, что пережил. И шумные гулянки, о которых он поведал опять таки с неожиданным воодушевлением, и бесконечные безобразные драки, и переделки — о–го–го какие! — в которых побывал, друзья, о которых отзывался с некоторой бесшабашностью и развязанностью, невольно заставляли уважать Леху, поднимали его в глазах простодушного Яковлева. Конечно, это были ребята с улицы, привод в милицию они считали чуть ли не геройством, кое–кто из них побывал в колонии, некоторым она угрожала.
Из диалога между Лехой и его товарищами, услышанного Володькой, ничего ясно не было: ни то, о чем речь, ни то, что хотят эти таинственные люди, чего он хочет от них; ясно было только то, вернее это было предположением, что кого–то поймали, кто–то боится как бы его не «застучали», кто–то решился на безумный шаг.
Язык заплетался, а пиво за разговором незаметно исчезло. Оставили это место, ставшее родным за проведенный час, и с головокружением, спотыкаясь, сосредоточенно глядя себе под ноги, побрели домой к Лехе. Тетя, у которой он жил, была на работе. Неумело сварили обед, без аппетита поели, поиграли в карты.
— Леха, у меня предки в командировке. Давай завтра вместо уроков у меня посидим, послушаем Высоцкого, главное, доставай бабки, — предложил Володька и испытывающе посмотрел на Куницына.
— Хорошо, утром я у тебя.
Последний день каникул Яковлев провел на диване.
Леха позвонил часов в десять. Володька вздрогнул, с кровати поднялся медленно и двери пошел открывать в предвкушении чего–то приятного. «Вот Леха, — думал Володька, — молодец, знает, как чудно провести время». И когда через полчаса зашел, довольно обычной наружности лехин знакомый, и втроем они с шуршанием и звоном вывалили на круглый полированный стол все деньги, и дружок сходил и приволок в сетке пиво, две банки, чтобы сразу побольше (с утра пиво шло хорошо), и потом, когда пришел еще один друг, насмешливый, заносчивый, а за ним и две болтливые, щегольски одетые, смелые девчонки, — Володька так и не понял, откуда они взялись, — и комната наполнилась шумом, и когда громкий смех, визги, голоса неистово зазвенели в ушах, — Яковлев почувствовал, что неповторимо, близко и так остро прежде никогда не испытывал радости «настоящей» жизни, и все это было пугающе, но настолько ошеломительно, красиво, как драгоценный подарок, что он, закидывая ногу за ногу, развалился в кресле и, врываясь в разговоры, порою начинал тоном рачительного хозяина с сожалением кричать: «Братья, где же раньше вы были?!»
