Церквушку кинулись ремонтировать: поставили леса, завезли кирпич и дерево. А потом неожиданно все застопорилось на долгие годы: то ли денег не хватило, то ли еще по какой причине…
Но надежда все-таки у староозерцев жила. Думали они: рано или поздно, а дело все же с места стронется, церквушку отремонтируют, и станет она опить глядеться в ясные воды золочеными маковками.
Надеялся на это и Афанасий.
И вот — на тебе — падает церквушка, оседает в землю, и ничем ее уже, судя по всему, не спасешь.
Афанасий это сразу понял, как только заглянул в церковные окна. Весь подвал в ней был затоплен грунтовыми водами, штукатурка во многих местах пообвалилась, святые лики, рисованные мастерами на стенах, глядели скорбно, уныло. Несло из церковных окон, словно из Володиного погреба, гнилью и тленом.
Афанасий отошел к колокольне, окинул ее взглядом от затопленного основания до самой макушки, до дубовых нестареющих перекрытий, на которых когда-то висели колокола. Голова у него закружилась, глаза от высокой поднебесной синевы затуманились, и Афанасию показалось, что колоколенка еще больше накренилась и куда-то плывет, падает, обгоняя осенние дымные облака.
— Чего ищешь? — неожиданно окликнул его кто-то за спиной.
Афанасий оглянулся и увидел перед собой крохотного, высохшего, как сосновая щенка, старичка Гулену. Грешным делом, Афанасий думал, что он давным-давно помер, а он, надо же, топает еще понемногу, живет…
— Да вот, любуюсь, — со вздохом ответил Афанасий.
— Полюбоваться есть на что, — оперся рядышком на посошок Гулена. — Вишь, какая была красавица?
Афанасий невольно улыбнулся его словам, хотя, признаться, на душе у него было совсем невесело. Какая уж тут красавица, один след остался от ее прежней красоты.
Гулена стоял рядом и, чувствовалось, ожидал продолжения разговора, беседы. Афанасий не стал его обижать, спросил с интересом и уважением:
— А ты здесь что делаешь?
— Я-то? — весь встрепенулся Гулена. — Я охраняю теперь.
— И кого же, если не секрет?
— Церковь, понятно. Читай, что вон там на таблице написано.
Афанасий подошел к церковному крылечку и чуть в стороне над окном обнаружил дубовую доску, на которой были выжжены слова:
Памятник архитектуры XVI века.
Охраняется государством.
— Ну, и долго ты собираешься охранять?! — крикнул он Гулене, боясь, что тот не расслышит.
— А пока не помру.
— Тогда живи подольше. Тут охраны на две жизни хватит.
— Это мы запросто, — все-таки, должно быть, не понял Афанасиевых слов Гулена. — Это нам ничего не стоит.
