Морщась от холода, Ибишев с неохотой входит в почти неподвижную воду, ведомый за руки матерями, на которых вместо купальников все те же длинные марлевые платья. По тогдашней денизлинской моде купальники считаются неприличными и позволительны лишь для приезжих.
Когда вода доходит ему до пояса, двойняшки заставляют его несколько раз окунуться с головой. И маленький Ибишев, погружаясь в зеленый полумрак, с ужасом представляет себе, что спасительные руки матерей могут внезапно потерять его, отпустить, и тогда, даже несмотря на то, что он стоит ногами на вязком дне, ему придется остаться один на один с этой беспредельной, совершенно равнодушной к нему мутно–зеленой массой воды, которая способна в одно мгновение легко утянуть его в свои смертоносные глубины.
С годами детский страх Ибишева несколько притупился, уступив место гораздо более сильному чувству неловкости перед необходимостью обнажаться в присутствии множества незнакомых людей. Сама мысль об этом долгое время казалась ему невыносимой и кощунственной, и потому обычно сговорчивый Ибишев неожиданно оказал ожесточенное сопротивление твердому решению Алии — Валии отправить его на море. Чтобы сломить его волю, матерям понадобилась почти целая неделя настойчивых уговоров, причитаний и слез.
Точная дата: около 7 часов утра 19 июля 1994 года.
Ибишев стоит в резиновых тапочках на теплом песке и настороженно озирается по сторонам. В руках у него сетка с махровым полотенцем, запасными трусами и персиком. Убедившись, что вокруг никого нет, он начинает медленно раздеваться, не переставая при этом оглядываться. Маленькая лагуна, пересеченная посередине упавшим столбом электропередачи, один конец которой уходит прямо в воду, хорошо прикрыта с боков далеко выдвигающимися в море скалами. Оставшись в одних плавках, Ибишев подходит к самой кромке воды и осторожно пробует ее ногой (стайка полупрозрачных креветок, напуганных его тенью, метнулась в заросли зеленых ламинарий, густо облепивших конец столба). Он поднимает голову и, прищурившись, смотрит в небо. И душа его вдруг начинает трепетать от предчувствия чего–то удивительного и неизбежного, которое вот–вот должно произойти. Растерянный Ибишев садится на песок. Он беспомощно ищет глазами привычные знаки Судьбы, но, измученный недосыпанием и сновидениями, не находит ни один из них.
А небо в тот день действительно было удивительным.
Глубокое, торжественное, словно прошитое тонкими золотыми нитями, оно, как и все вокруг, отмечено очевидной печатью рождения божества, рождения, которое должно произойти с минуты на минуту. И едва уловимый аромат ладана и мирта разлит в неподвижном воздухе, и широкие листья кривых смокв–инжирников вдоль всей дороги на пляж покрываются липкой патокой, и море постепенно становится густым и тяжелым, словно сливки, и неумолимая Судьба Ибишева — хрупкая женщина с головой птицы Ибис — одиноко стоит на вершине скалы, сложив перепончатые руки–крылья и с жалостью смотрит на своего раба…Она знает все, что будет с ним дальше.
