— Конечно…
— Может быть, имеет смысл записывать? Ведь, правда? — Обеспокоено спрашивает толстячок.
— У меня хорошая память. — Селимов наливает себе еще коньяку.
— О чем, собственно, роман? Конечно же, о вечности! А какая еще проблема может волновать по–настоящему великого писателя?! Только вечность: неопределенная, бесконечная, бесформенная, жуткая, в конце концов! Вечность, обесценивающая все человеческое. Вечность против этики. Она страшнее смерти. С точки зрения вечности добро и зло, и даже любовь — суть одно и то же. Они просто подменяют друг друга, рядятся в маски, играют…Вы скажете, что все это не ново. Но речь идет о том, как это передано в романе, с какой силой…
Толстячок все говорит, говорит, размахивая руками, пересказывает какие–то эпизоды из романа, почти нараспев декламирует целые абзацы, а осоловевший от коньяка Селимов рассеянно думает о том, что, если считать того старика в черном пальто, то это уже второй сумасшедший за сегодняшний день, и что когда–нибудь, возможно, все это повторится снова, и этот дом, и старая собака у столба, и недописанный роман про Ибишева, и неожиданные и неизвестные картины отца на стене.
Селимов достает из кармана пачку сигарет и осматривается в поисках пепельницы.
— К сожалению!.. Очень прошу вас не курить! У нас это не разрешается никому! Совершенно невозможно! — толстячок выглядит очень взволнованным.
— Знаете, я сам когда–то курил, но был вынужден бросить. А сейчас вот совсем не жалею об этом, потому что чувствую себе просто отлично. Тетя Сяма, сколько я уже не курю?…А?…Ты слышишь?
— Двадцать три года. — Кричит женщина из кухни.
— Двадцать три года! Это уже стаж! Почти четверть века!..А раньше ведь не меньше пачки сигарет в день. Я перестал курить с тех самых пор, как мы с тетей Сямой переехали сюда, к брату. А как летит время!? Странно, почти вся жизнь прошла рядом с ним…а я…
Толстячок вдруг загрустил. Он поворачивается спиной к Селимову и молчит. Недолго, всего несколько секунд.
— Брат ведь совершенно не переносил запаха сигарет! Совершенно. Это просто удивительно! Вы когда–нибудь слышали о некурящем писателе? Редкость. Я сам не знаю, как объяснить этот феномен. Ведь знаете, в принципе, он был совсем некапризным и очень терпимым. Ну, бывало, покричит, толкнет меня или даже ударит, а через каких–нибудь полчаса извиняется. Помню, однажды тетя Сяма подала ему остывший чай, а он как раз напряженно работал над финалом романа. И что тут началось! Он швырнул стакан в стену, ударил тетю Сяму по лицу, ладонью, наотмашь, перевернул конторку с рукописью… А прошло минут пятнадцать, и он уже не знал, куда деваться от стыда. Два дня извинялся. Подарил тете Сяме золотую цепочку и часы…Ты помнишь?
