По этому поводу у нас на каждой гулянке после первых двух рюмок разворачивалась нешуточная дискуссия, в процессе которой мои востребованные и реализованные двоюродные, троюродные и прочие сестры пытались мне доказать, что я несчастна. Эти споры напоминали мне борьбу «тупоконечников» с «остроконечниками» из «Путешествий Гулливера», и мне хотелось, как тому китайцу из песни, воскликнуть: «Да, я — еврей!» — и заплакать…
Итак, на ту пору мне уже было слегка за тридцать. Особой красотой я не блистала: тощенькая, рыженькая… если бы не бесстыжие зеленые глаза, в которых еще играл огонек, мужики, наверное, на меня вообще не смотрели бы. В моей голове дул ветер перемен, и отчасти именно этим объяснялось то, что я еще не была обременена, так сказать, узами Гименея. К тому же с моей инфантильностью и животным эгоизмом мне вряд ли что-то светило.
«Вы, мистер Эй, еще не совсем расстались с детством, чтобы снова с ним встретиться…» — это обо мне. Зато когда я увидела Никитина с дочерью, смогла понять природу наших с ним отношений. В нем было очень много нерастраченной отцовской любви. Васька хотел второго ребенка, но Вера не поддерживала эту идею, и поэтому, как только ему подвернулся подходящий объект, он обрушился на него, то есть на меня, со всей страстью безумного папаши.
Его дочь Арина походила на лосенка — длинноногая и такая смешная! Впрочем, отчего бы ей не быть высокой, если папа-лось — метр девяносто, а мама чуть ниже. Рядом с этими потомками атлантов невольно почувствуешь себя карлицей…
Вообще-то, не стану лукавить, Никитин мне ужасно нравился. Он был похож на плюшевого медведя в натуральную величину, при этом вальяжен, насмешлив, словно Чеширский кот, и часто небрит, что его совсем не портило, как и некоторая рыхлость фигуры. Ну да, Васька был далеко не спортсменом, и меня это чертовски возбуждало. Качки с кубиками мышц вместо живота совсем не в моем вкусе. Во-первых, мое тело также было далеко от совершенства, а во-вторых… сама не знаю. Просто мне нравился Никитин, вот и все. Мне с ним было комфортно: можно поболтать обо всем на свете, хоть о заморочках с моими никчемными кавалерами, хоть о погоде, хоть о звонках разных безумцев в начале рабочего дня…
— Ну а что ты хочешь? — сказал Никитин, выслушав мой вольный пересказ разговора. — Весна на Заречной улице. У шизиков обострение активности.
Тут у него самого зазвонил телефон, и он вынужден был ответить. Чтобы не мешать ему, я взяла сигарету и пошла в курилку.
