– Сколько ей лет?
– Пятнадцать. Можешь избавиться от нее, если хочешь, – хищно улыбнулся Гриффит.
Кестер задумался на мгновение, а затем вдруг губ его коснулась такая же хищная улыбка, и он засмеялся громко, зло и надменно, и тут же Гриффит начал смеяться вместе с ним. И эхо их хохота разнеслось по всему замку и, столкнувшись с насыщенной скорбью атмосферой, превратилось в нечто тяжелое, мрачное, ядовитое и понеслось в воздушных потоках, отравляя всех его обитателей…
* * *
Как и предсказала тогда в лесу Темная Личность, все, кто жил на земле Кестера, присягнули ему на верность, как и он когда-то своему герцогу. Возможно, жители Харшли любили молодого барона, возможно, боялись, а, может быть, эти чувства смешивались в их душах воедино – в любом случае они теперь были его вассалами, нет, его рабами по доброй воле. Одной из этих безропотно подчинившихся была и Карен. Каждую ночь она приходила к Кестеру и ублажала брата чем только тот ни прикажет: то красивою, нежной песней, а то и свежей, девичьей плотью.
Но прошло какое-то время – и Кестеру снова начали сниться кошмары: снова ему в глотку заливали раскаленный свинец, снова медленно растягивали на дыбе. Он просыпался в слезах. И стонал, и кричал, и трясся, обхватив себя руками, до крови кусая губы, не в силах прогнать виденья, не в силах унять озноб, пробиравший до костей, сводивший судорогами мышцы; не в силах избавиться от боли, которая была настолько реальна, что Кестер принимался осматривать всего себя в поисках увечий. И не находя таковых, с горящими безумными глазами бежал из своих покоев и страшным голосом звал Гриффита, сестру, слуг, – чтобы готовили ему купальню с горячей водой и травами, в которую Кестер погружался с головой и не выныривал до тех пор, пока горло не сдавливало удушьем – только после этого он все же выбирался из адова плена. Только тогда, наконец, он освобождался от врезающихся, вгрызающихся в плоть тисков: кромсавших, пронзавших ее пил, топоров, ножей, прутов – всего этого острого, холодного, бесконечно-изощренно, мучительно-смертельно терзавшего ее металла…
С наступлением рассвета в нежных объятиях сестры Кестер дремал, отдыхал от ночных страданий до тех пор, пока утро плавно не начинало сдаваться дню.
На исходе одного такого утра, пасмурного, ветреного, морозного, Кестер вышел во двор. За ним следовала Карен, в руках она несла подбитый мехом гаун, и хотела было накинуть его на Кестера, но он грубо оттолкнул девушку и, глядя на нее усталыми, злыми глазами, прошипел:
