- Не береди душу, Параша! - вздохнула Марья Дмитриевна. - Сама вижу: больна Полюшка и телом, и духом. В ее беде себя виню. Все силы и время заводу отдавала. Мало за детьми присматривала, хотя всегда помнила о них. Воспитывала по-христиански, по обычаю родителей наших. Только проповедь моя затронула их сердца по-разному. В Поле такой ответный огонь вспыхнул, какого и возжечь не желала. Теперь она полдня молится, полдня бедным помогает. Да видит - всем не помочь. От того и мается...
- Горя-то вокруг - море. А Поля словно святая.
- Святая и есть. Позапрошлой весной совсем собралась в монастырь податься, еле упросила остаться. Мол, и отсюда будет слышна твоя молитва. Покорилась, но в церковь зачастила. В любую погоду утром и вечером - в храм. Молится, стоя на коленях, пол-то бывает холодный. Застудилась...
- Кусок хлеба не съест - нищим отдаст. Они за нее на паперти бога молят. А ей, видать, лестно...
- Не ради лести старается Аполлинария, о сирых радеет. Только почему ей самой счастья нет? - Марья Дмитриевна приложила к глазам платок.
Кухарка поспешила сменить тему разговора, спросив: приготовить ли к обеду салат.
- Его целая миска от завтрака осталась, - успокаиваясь, ответила Марья Дмитриевна. - Разве что блинов испечь? Со сметаной и поедим. Принеси-ка ее из погреба.
Прасковья, шаркая шлепанцами, отправилась в переднюю. Натянула телогрейку и через заднюю дверь вышла во двор. День был прохладный, безветренный. Слышалось, как в конюшне взбрыкивали лошади, шуршали сеном в яслях. В хлеву коровы ритмично и звучно перетирали жвачку. Раз-другой суматошно шарахнулись овцы и затихли...
Кухарка отворила дверь погреба и, нащупывая в полутьме ногой ступени, спустилась на земляной, влажный пол. В полутемном погребе, заставленном боченками, ящиками, кринками, было холодно и пахло плесенью. Прасковья привычно нашла на полке нужную кринку и выбралась наружу.
- Не испортилась ли? - засомневалась кухарка.
Она попробовала сметану и охнула: в кринке закупалась мышь. Первой мыслью стряпухи было выплеснуть сметану в помойку, но затем она решила посоветоваться с хозяйкой, вдруг та распорядится иначе. В последние годы Менделеевы жили скромнее, чем раньше. После возвращения из Аремзянского в Тобольск на постоянное жительство стеклянный завод прежнего дохода не давал. Да и условия их жизни в городе изменились. Лошадей, кроме трех, пришлось продать. Из прочей живности оставили двух дойных коров, не считая телок, десяток овец, трех свиней... Марья Дмитриевна теперь реже выезжала из дома с визитами, посещала только близких родственников и друзей, больше внимания уделяла детям, особенно мальчикам.
