Ave, Caesar! [= Аве, Цезарь!] | страница 14

Потолкавшись в приемной комиссии в Гнесинке, послушав разговоры абитуриентов, оценив их игру и пение во время подготовки к творческому конкурсу, она с ужасом поняла, что теряется на их фоне. Это там, в своем городишке, она могла считать себя звездой. А среди юных музыкантов, штурмовавших столичные вузы, ее таланты выглядели весьма скромно. Многие кандидаты в студенты были вундеркиндами, лауреатами всероссийских и даже международных конкурсов, их исполнительское мастерство ошеломляло, вызывало зависть и чувство собственной несостоятельности. Вдобавок чуть ли не половина поступавших были детьми музыкантов, знакомых с педагогами училища лично или через друзей и коллег.

А конкурс-то — тридцать человек на место, и рассчитывать можно было лишь на чудо. Но чуда не произошло, она срезалась на втором отборочном туре. Удар оказался очень болезненным. На нее навалилась депрессия, сопровождаемая полным физическим бессилием. Необходимость принимать решения, действовать, хоть как-то шевелиться приводила в отчаяние. Отдав почти все деньги, она сняла на два месяца комнату в общежитии и месяц провалялась на койке лицом к стене. Время от времени ей удавалось заставить себя дойти до магазина, купить что-нибудь поесть, но эти редкие вылазки отнимали последние силы.

Депрессия кончилась внезапно. На четвертый день после похода в магазин, где были потрачены последние рубли, она проснулась от голода — злая, но энергичная. Есть хотелось безумно, денег не было, договор об аренде комнаты истекал через четыре недели. Необходимо было срочно что-нибудь предпринять.

Проблему с питанием она решила, подрядившись мыть посуду в ближайшей столовке. Взяли ее неофициально, денег не платили совсем, зато кормили полным обедом и снабжали скромным сухим пайком: хлеб, масло, чай, сахар, иногда кусочек сыра или колбасы. Она догадывалась, что ее бессовестно эксплуатируют, но не возражала, потому что возня с тарелками и кастрюлями обеспечивала ее пищей на целый день, а занимала всего два часа, позволяя остальное время тратить на поиски постоянной работы.

Вспоминая об этих поисках, она всегда непроизвольно стискивала кулаки. Сколько пришлось вынести унижений и разочарований! В конце концов она капитулировала — устроилась торговать поддельной французской косметикой на рынке. Успокаивала себя обещанием, что это ненадолго, что она уволится, как только поднакопит деньжат и обеспечит себя жильем хотя бы на полгода, а там подыщет что-нибудь получше. Но время шло, а перемен к лучшему не предвиделось. Незапланированные траты съедали сбережения, данный себе зарок ежедневно заниматься музыкой постоянно нарушался — после десяти, двенадцати часов торговли не до музицирования. Она чувствовала, что опускается, грубеет, теряет кураж.