. Подумайте сами, ведь если меня в чем-то обвиняют, пусть даже негласно, пусть даже намеком, можно ли ожидать, что я сейчас же вытянусь по стойке смирно, склонив повинную, и изъявлю искреннюю готовность тотчас выполнить абсолютно все, что от меня потребуют? Нет, скорее всего, я, даже того не сознавая, потороплюсь занять оборонную позицию.
Ведь механизмы моей психической защиты формировались на протяжении всей моей жизни, и не могу же я так сразу, лишь по чьему-то «доброму» совету отказаться от всех моих давно выработанных психических стратегий. Это все равно, как если бы из-под всего здания моего душевного мира вдруг выбить фундамент — стены и крыша тотчас обрушатся на меня и я под ними просто сойду с ума.
Поэтому любой разговор с родителями Фигдор начинает не советами, а проявлением понимания к их проблемам. В первую очередь, он старается разрядить напряжение и, по мере возможности, освободить мать или отца от захлестывающего чувства вины, которое представляет собой именно тот заслон, который мешает делать то, что необходимо детям. Кроме того, как он подробно рассказывает в одной из своих важнейших работ[2], родители часто бывают подвержены власти — как он их называет — «злых педагогических духов».
Например, рассмотрим такое понятие, как «самоотверженная мать». «Я — хорошая мать, — говорит она себе, — поэтому я отодвигаю свои личные потребности (социальное признание, профессиональные интересы, покой, увлечения, потребность в любви и сексуальных отношениях) на задний план. Но с вытесненными[3] потребностями вообще-то дело обстоит не столь просто, как хотелось бы. Так или иначе, они постоянно будут стучаться в сознание и напоминать о себе неудовлетворенностью, плохим настроением, отчаянием или слишком высокими требованиями к себе и окружающим. От ребенка в ответ ожидается своего рода вознаграждение, он теперь ну просто не имеет права роптать, быть недовольным или, боже упаси, выглядеть несчастливым («я стольким для него пожертвовала!»).
И если он все же проявляет недовольство, если он печален или раздражен, если его успехи в школе оставляют желать лучшего, то разочарованию матери уже нет предела: «И это за все мое добро!» У ребенка в результате зарождается то чувство вины, которое он, может быть, будет потом вынашивать всю жизнь, перенося его на другие жизненные ситуации: «Мама и без того такая несчастная, а тут еще...». Итак, самоотверженная мать неизбежно по-своему деспотична. Кроме того, наличие «жертвы» или «мученицы» обязательно предполагает и присутствие «мучителя». Каково же ребенку (пусть даже бессознательно) ощущать себя в этой роли, которая не по силам и взрослому?
