Позже Девочке поставили памятник в парке, прилегающем к интернату. Автором памятника стала известная на всю Европу художница Томки Л.
В перестрелке была ранена Габриэла. Пуля прошла в миллиметре от виска и напрочь отстрелила ухо. Она провела несколько дней в госпитале и, вернувшись домой, попыталась покончить жизнь самоубийством. И в этот раз у нее бы все получилось. Если бы не Лора.
Лора среагировала какой-то остаточной памятью о некоем потрясении в своей жизни. У нее вдруг обнаружился обостренный нюх на несчастья, особенно связанные с близкими. А Габи, как ни крути, оказалась ей близкой родственницей. Прямо в разгар рабочего дня у Лоры вдруг подпрыгнуло сердце и, забившись в самом горле, заставило сорваться с места и бежать в неизвестном направлении. Ноги занесли ее на городскую телевизионную башню, на последнем этаже которой находился ресторан. Войдя в зал ресторана и оглядевшись в нарочито приглушенном свете, она увидела отлипший от бара знакомый силуэт, который, покачиваясь, направлялся в сторону балкона. Пока Лора сообразила, что силуэт принадлежит дочери ее будущего мужа, Габи уже оказалась на балконе.
Выскочив вслед за ней, Лора обнаружила ее уже верхом на ажурной решетке, огораживающей террасу, – Габриэла неловко пыталась перекинуть левую ногу вслед за правой. К счастью, высоченный каблук (от которого она не отказалась даже в данном контексте) зацепился за какую-то загогулину решетки, и Габриэла никак не могла высвободить ногу из этой западни. Несколько коктейлей, выпитых для храбрости, полностью раскоординировали ее действия – тело в этой неудобной позиции совершенно не подчинялось голове.
Лора, подскочив, дернула Габриэлу с такой силой, что чуть не выдернула ее руку из плеча. И Габи мешком свалилась обратно, на холодную плитку балкона. Надавав ей вначале по щекам, чтобы привести в чувство, Лора заключила Габи в объятия, позволив ей смочить свою шелковую блузку обильными слезами.
– Ну просто какая-то семейная забава – чуть что через ограды сигать, – пробормотала Лора.
Впоследствии Габи прошла курс реабилитации в лучшей швейцарской клинике и вышла оттуда практически здоровым человеком. С Лорой они остались подругами на всю жизнь.
К середине осени выдалась целая пригоршня пронзительно-синих дней. Жара, наконец, сменилась сиреневатым послеполуденным туманом, пятипалые листья сикомор стали ярко-оранжевыми на фоне пыльных белых стволов, холмы покрылись красным и золотым румянцем. И апельсины в тот год удались как никогда. Празднично и праздно вспыхивая то и дело в густой, солнцем залитой листве, они были похожи на фонарики, вывешенные щедрой рукой под праздник.
