— Ты что, спятил? — возмутился Толстяк. — У меня там «малина» — железо!
Худой снова вздохнул, вероятно, уже в двадцатый раз за этот вечер.
— Хотел бы я уже быть там…
Толстяк пожал плечами и, желая показать, что не хочет больше разговаривать с дураком, закрылся газетой.
Снова наступила тишина.
За буфетной стойкой быстро мелькали спицы. Через несколько минут Худой задремал за своим пивом, а Толстяк над своей газетой. Только мальчик в красном пальтишке и берете мучился со своим, по правде говоря, довольно кособоким, колодцем из спичек и мурлыкал себе под нос песенку, мелодии которой мы точно не знаем, а слова приводим ниже:
Вот и мамочка идет,
Вот и мамочка идет,
Вот и мамочка идет,
Прямо-прямо к нам.
Неудивительно, что, когда дверь распахнулась, малыш так и подскочил на стуле, перевернув свое кособокое строение. Но, увы, его заулыбавшаяся в первую минуту рожица сразу же снова погрустнела- в двери показалась вовсе не та особа, о которой он пел и которую ожидал, а какой-то совершенно незнакомый мальчик в длинном широком плаще.
Мальчик еще в дверях поклонился и сказал всем:
— Добрый вечер.
Видимо, это пробудило новые надежды в малыше в красном беретике. Он закричал:
— Мальчик! Ты не видел моей мамочки?
— Нет, — ответил мальчик.
— Как жалко, — вздохнул Красный Беретик, и подбородок у него слегка дрогнул.
Но к нему сразу наклонился Толстяк с усиками и снова затянул сладким голосом:
— Я же тебе говорил, что мамочка скоро-скоро к тебе придет. Через полчаса поедем в Кусьмидрово…
— Извините, пожалуйста, — сказал мальчик постарше, подходя к столику, за которым сидел Красный Беретик. — Можно мне здесь присесть? Я тоже еду… еду в Кусьмидрово.
Мужчина с усиками внимательно посмотрел в темные глаза мальчика. Посмотрел холодным и тяжелым, словно затаившим угрозу взглядом.
— Там тоже есть место… — начал он сердито, указывая в противоположный угол комнаты, но мальчик перебил его:
— Я везу для папы деньги, — похвалился он, наивно улыбаясь, — и не хочу ехать один.
Услышав эти слова, толстяк преобразился. Он сразу просиял, и взгляд его выразил дружелюбие и почти отеческую заботливость
— Ай-яй-яй! — удивился он. — Ты путешествуешь один? Совсем один? А много у тебя денег?
Мальчик опустил глаза.
— Папа не велел мне говорить, — смущенно сказал он.
Но Толстяк уже схватил его за локоть, притянул к себе, похлопал по плечу и снова широко улыбнулся.
— Садись-ка, милый! — закричал он. — Садись с нами, в компании будет веселей. Верно?
