Одно другого интересней | страница 17

Зато мужчины красотой не отличались. Один из них- маленький и толстый, который называл себя дядей мальчика, одет был, впрочем, вполне прилично, даже элегантно, и лицо у него было, пожалуй, симпатичное, хотя его портили смешные черные усики. Но голос у него был какой-то странный. Как бы это сказать — словно бы липкий, приторный, чересчур вежливый.

А в другом мужчине, тощем, как старый журавль, не было совсем ничего симпатичного. Главное, он не смотрел никому в глаза и вообще с первой же минуты не понравился буфетчице.

Можно, впрочем, смело сказать: если бы буфетчица прислушалась к разговору этих личностей, она бы поняла, что не понравились они ей недаром.

Но так как она ничего не слышала, то спокойно продолжала вязать теплые носки, а мужчины- тоже с виду спокойно- продолжали шептаться. На самом деле они вовсе не были спокойны. В особенности Худой, у которого от волнения выступили на щеках большие красные пятна.

— Хватит с меня твоих дел, — шипел он насморочным голосом. — В киднаперы я не гожусь!

Толстяк неприятно улыбнулся:

— Ты вообще ни для чего не годишься. Я тебя и не держу.

— Тогда отдай мне мои деньги, — прошептал Худой.

— Нет у меня никаких твоих денег, — еще неприятнее усмехнулся Толстяк с усиками.

Худой чуть не подавился от злости:

— Как так? Ведь я же тебе все отдал!

— Не помню.

— Не помнишь? — Худой так повысил голос, что даже буфетчица, вздрогнув, бросила на них взгляд из-под очков. Толстяк сразу же любезно ей улыбнулся.

— Мы не помним, извините, мадам, — сказал он, — когда отходит поезд в Кусьмидрово.

— В девятнадцать ноль две, — ответила она неприветливо.

— То есть через час.

На минуту стало тихо. Лежавший на скамейке мальчик поднял голову, поморгал и спросил:

— Мамочка еще не пришла?

Мужчина с усиками улыбнулся так сладко, как будто сам был огромным леденцом.

— Нет, — пропел он сладеньким голосом. — Скоро придет.

Мальчик сморщился, зевнул, а потом снова закрыл глаза. Тогда мужчина с усиками заговорил грозным шепотом, таким грозным, что Худой весь сжался.

— Заруби себе на носу, — шептал Толстяк, — ты мне не нужен! Если бы не я, тебя бы уже десять раз поймали! Ты сам прекрасно знаешь, что ты трус, пьяница, растяпа и полудурок. Если я тебя не выручу, пропадешь ни за грош. Ну говори, кто сегодня заметил, что вокзал в Варшаве оцеплен милицией?

— Ты, — шепнул Худой.

— А кто, — продолжал Толстяк, — сразу сообразил, что надо уехать другим поездом?

— Ну, ты, — признался Худой.