О
Набокове, Маккарти
и Якобсоне
Когда
Набоков уже
работал в
Корнельском
университете,
он прицепил
себе на
пиджак
значок
сенатора Маккарти. И
либерально настроенные
студенты и
профессора университета,
а также
артисты
Голливуда перестали
с ним
здороваться.
А лингвист Якобсон, который
всегда очень
завидовал
Набокову, сказал:
«Ай да
Набоков. Ай да
сукин сын».
--------------------------------------
Прим.
автора. Правдивая
история за
исключением
последней
фразы. На
самом деле
она
принадлежит
Пушкину. А лингвист
Якобсон, как
хорошо
известно, сказал
про
Владимира Владимировича:
«Скорее слон
пролезет в
угольное
ушко, чем
Набоков на
кафедру
Гарварда».
О
Хачатуряне,
саблях
и лошадях
Вызывают
как-то
композитора Хачатуряна на Лубянку, в
Политическое
бюро, и говорят:
– Видели
мы недавно
твой танец с
саблями. Понравился.
Но хотим мы,
чтобы он был,
значит, на лошадях.
А
Хачатурян и
отвечает:
– Не
извольте
беспокоиться.
Сегодня же
внесу
изменения в
партитуру.
О
Пастернаке,
Чуковской
и картошке
Как-то
Лидия
Корнеевна
Чуковская приехала в
Переделкино навестить
своего отца –
Корнея
Ивановича Чуковского. Она долго
искала его
дачу, но не
могла найти.
И тут она
наткнулась
на
Пастернака, который
голый сверху
по пояс сажал
на своем
огороде
картошку.
Когда Лидия
Корнеевна
спросила у
него, как ей
найти дачу
Корнея Ивановича,
Борис
Леонидович
исчез на
минуту в
доме, потом
вышел уже в
рубашке и
показал, как
найти Корнея
Ивановича. А
потом спросил
с присущей
ему любовью к
исторической
правде: «А вы,
наверное,
Лидия
Корнеевна будете?»
--------------------------------------
Прим.
автора. Как
известно,
Пастернак
сажал у себя
в огороде
картошку в
пику Лиле
Брик и ее манере
насаждать в
стране
Маяковского.
Глава пятая
Тела
завернули в
одеяла и
потащили по
лестнице
наверх. Их
вынесли в сад
рейхсканцелярии
и положили рядом
с большой
воронкой неподалеку
от входа в
бункер.
Адъютант,
который
доставил
канистры с
бензином,
разровнял
наспех землю
лопатой. Тела
стащили к
центру воронки,
облили
бензином и
подожгли.
Кто-то
вскинул
правую руку,
но тут же
опустил ее. Все
хранили
скорбные
лица, но
испытывали явное
облегчение. У
всех были
свои
воспоминания
о прошлом и о
том, что
связывало их
с хозяином. У
каждого были
и свои планы
на ближайшее
будущее.
Прощание
не было
долгим. Никто
не стал ждать,
пока огонь
погаснет.
Надо было
торопиться.
В это
время в общей
столовой
рейхсканцелярии играла веселая
музыка. Но
настроение у
всех
офицеров
было мрачное.
Один из них
только что
вернулся из
сада. «Der Herr brennt,* – сказал
он своему
товарищу. – Пора
сматываться».
