Итак, литературная память никогда не совпадает с тем или иным списком имен. Она многослойна и подвижна. К инстанциям и заинтересованным лицам, которые эту память поддерживают, относятся, помимо средств массовой информации, школ, университетов и культурных ведомств, также издательства, библиотеки и архивы. Нередко случается, что какое-то одно издательство тратит много сил и средств на публикацию работ автора, чье имя исчезло из публичного пространства и которому, несмотря на эти издательские усилия, не удается туда вернуться. Но может получиться и так, что какая-то другая инстанция подхватит исходящий от издательства импульс: например, чуткий университетский профессор или сотрудники «литературного дома», которые не следуют за мейнстримом, но предпочитают сами держать ушки на макушке. И тогда начнется работа памяти — и будет продолжаться, не особенно бросаясь в глаза, как живой процесс. Нередко такой процесс начинается лишь благодаря тому, что какой-то одиночка вдруг увлекся забытым писателем. И вообще нам не следует забывать о важной роли одиноких знатоков в этой сфере. Таких людей то обзывают чудаками, то приписывают им элитарность, они не имеют связей ни со СМИ, ни с общественными организациями, но от них порой исходят инициативы, приводящие к важным долговременным последствиям. Сами писатели тоже иногда берут на себя такую роль. Они ведь, как правило, очень привередливые читатели, и даваемая ими оценка книги обладает весомостью. Широко распространившиеся культы Людвига Холя[135]и Роберта Вальзера были инициированы главным образам писателями. Но, в целом, писатели — в этом плане — держатся в тени больше, чем хотелось бы. Магические голоса таких рассказчиков, как Регина Ульман или Адельхайд Дюванель, лирические интонации Пьера Имхасли или Вернера Лутца, точеная эссеистика Дени де Ружмона или Герберта Люти[136] заслуживают того, чтобы коллеги время от времени публично упоминали этих авторов.
Литературная память Швейцарии имеет настолько изощренную структуру, что ее трудно исчерпывающе описать. Я не уделил здесь должного внимания ни литературной критике, ни академическим исследованиям, а критические издания, которые были опубликованы в последнее время или готовятся к публикации сейчас — это поистине монументальное достижение, — даже не упомянул. Публикации собраний сочинений Якоба Буркхардта, Готфрида Келлера, Ульриха Брекера, Шарля-Фердинанда Рамю[137], Конрада Фердинанда Мейера, Роберта Вальзера и Иеремии Готхельфа — это результаты работы памяти и текстологической работы, которые, без преувеличения, будут светить нам еще много веков, но скорее рыба-кит вынырнет посреди города Цюриха, чем один из этих обелисков нашей национальной культуры будет упомянут в сводке теленовостей. Сколь благоприятное впечатление ни производила бы многослойность литературной памяти в нашей стране, нельзя не заметить, что общение между разными заинтересованными лицами и инстанциями осуществляется менее активно, чем хотелось бы, и часто получается так, что люди, сидящие в одной лодке, гребут, повернувшись друг к другу спинами.
