) подвергся размыванию в результате деятельности Международной комиссии ООН по окружающей среде и развитию, так называемой «комиссии Брунтланн»
[35], члены которой в 1987 году, в часто цитируемом докладе «Наше общее будущее», впервые ввели понятие «устойчивое развитие»
(sustainable development). В таком расширенном варианте — «устойчивое развитие» — точное выражение стало расплывчатым модным словечком, которое сегодня бессмысленно используется и применительно к таким
необновляемым энергиям, как нефть и природный газ. Поэтому те, кто недоволен повсеместным расплывчатым употреблением слова
Nachhaltigkeit, правы; но виновато в этом не само слово.
Прогресс приводит к убийству гигантского дуба
Готфрид Келлер в новелле об убитом дереве с потрясающей силой изобразил неправильное и правильное отношение к природе. Лес был для него первозданным пространством, где он вновь и вновь искал убежища. Горы не имели для него особого значения. В лесах же вокруг Цюриха этот человек, в молодости прослывший неудачником и бездельником, чувствовал себя свободным от злых языков, которыми полнились узкие улочки цюрихского Старого города. И действительно, Келлер еще застал такие леса, которых сегодня больше нет. Между Цюрихом и Рейном тогда простирались дубовые леса, прославившиеся на всю Европу. Это были не первозданные леса, но леса, которые бережно культивировались на протяжении многих столетий. Каждый день туда выгоняли свиней, которые питались желудями. «Окорока растут на деревьях», гласит средневековая пословица. Когда стали выращивать картофель, потребность в желудях исчезла, зато вскоре понадобились сами дубы. Потому что с 1850 года в стране начался бум железнодорожного строительства, а для прокладки железных дорог необходимы шпалы, на шпалы же шла дубовая древесина. В то время срубали тысячи гигантских деревьев и заменяли их другими, быстро растущими видами. Но Келлер еще застал старые дубовые леса и создал им великолепный памятник, написав «Песню леса».
Для Келлера речь никогда не шла только о романтическом единении с природой, стилизованной под «пространство души». Он всегда смотрел на природу также и с экономической, и с экологической точки зрения. Примечательно, что именно такой способ видения оказался тесно связанным с самым остроумным изобретением Келлера: городком Зельдвилой. Этот городок — противоположность тому, за что его обычно принимают. Кто сегодня говорит о Зельдвиле и людях из Зельдвилы, имеет в виду олицетворение обывательщины, мелочность, скаредность, ограниченность и отсутствие фантазии. На самом же деле келлеровские зельдвильцы нарушают все нормы бюргерской любви к порядку. Они — расточители, любители удовольствий и праздников, ленивые, словно кошки, нежащиеся на солнышке, и такие беззаботно-безалаберные, что на них даже невозможно за это сердиться. Дожив лет до тридцати пяти, каждый из них неизбежно становится банкротом, после чего они отправляются в чужие края и там добиваются каких-то успехов или начинают удить рыбу, заниматься всякой другой ерундой и с грехом пополам живут — да, но как вообще они могут в такой ситуации выжить? Выжить они могут благодаря своим лесам. «Необозримые леса», как говорит Келлер, тянутся по горам к северу от Зельдвилы и принадлежат всем, а потому всем зельдвильцам зимой тепло, и сверх того городская община продает столько дров, что может на эти средства поддерживать и кормить потерпевших банкротство и обнищавших.
