Надел наушники от этого устройства. Слышались странные голоса. Среди этих голосов доносились и переговоры в центральном офисе, и гул, исходящий из моего тела и головы. На самом деле, все те подтасовки (если таковые вообще имелись) отныне записывались на мой телесный адрес. По гулу я уже понимал, что устройство путало одни ощущения с другими, устройство "волновалось" и не могло правильно кодировать передачи. Ощущения, оставив далеко позади реакцию клеток, "бегали" вперед и назад со скоростью света. Вот они такие: кто может играть чувствами человека, кроме как установленный на мне трансформатор, жалкое устройство. Иногда оно так запутывалось, что порой само и ошибалось. Да по-моему, устройство само, попав в ловушку душевных чувств, записывало, что взбредет на ум... Короче, ну и фиг с ним, к черту...
...
Узнал я его. Его выход в город не было для меня чем-то неожиданным. Как-то выслушал речь о его табло - это все, что я о нем слышал. В день, когда его произведение выставлялось на показ, он, склонив голову, притаился в углу галереи. В то время у меня был интерес изучить его. Я должен был знать, что он думает о происходящем вокруг. Бывают ведь такие пустые людишки: ведут себя словно поникшие и опечаленные, а на самом же деле ублажают себя от переживания иллюстраций в какой-нибудь книжке, да и сами они и гроша ломаного не стоят...
Он никогда не знал, когда примерно была его последняя прогулка. Забывал, что ел. По понятиям его мировоззрения, запоминать бытовые вопросы являлось неким дешевым, не стоящим условием, он был далек от этого. Я с прошлого можно было вспоминать только отрывки, и если они запомнились, то впечатления от этих самых отрывков могли бы быть пережиты вновь, и если эти переживания не связаны с будущим, то мертвы они, да и прошлое это не истинное, не настоящее...Эта мысль была преимущественно не его, а его ярых поклонников... Трое молодых людей. Эти поклонники не получали на выставке абсолютно ничего от длительных объяснений, прохаживаясь вдоль его "безымянного" табло. Все прилипали к нему, а сам же он стоял молча в стороне, будто он мастер какой-то... Одному Аллаху известно, что связывало их.
На выставку было представлено от силы лишь одно его произведение, которое занимало весь салон. Длинное такое, прямо по самую половину стен галереи, ширина не больше тридцати сантиметров, а длина наводила тень на глаза, помрачала рассудок: сперва расстилали этот бумажный рулон на пол, народ смотрел на это, затем быстренько раскрывали его вдоль всей стены, наклеивали и сразу же отходили в сторону, народ созерцал это также и на стене. А потом сами приближались к подходившим и не просто рассказывали о произведении, а словно воспевали его.
