И таким вот образом, на ура, я часто побеждаю нехорошие положения. Например, были такие случаи. Между Тифлисом и Москвой мне пришлось за этот год проехать во 2-м классе целиком три раза. Дело немаленькое, а при настоящих условиях, когда все поезда набиты военными и все преимущества предоставлены военным, это даже трудное дело. И все-таки ни одной ночи в поезде не провел я стоя. Смотришь, например, купе заперто. После продолжительного стука лениво и зло открывает изнутри какой-то фрукт в орденах и эполетах: «Что стучите, нет места», – «Нет? А кто наверху?» – «Занято». – «Кем?». Он пытается молча и в раздражении затворить дверь, но не тут-то было: у меня уж привычно работают и ноги и руки. «Вы подождите закрывать, этот вагон ведь не плацкартный. Скажите, пожалуйста, кем верх занят?» – «Кем? – почти кричал он: – Что вы, не видите?» – «Вижу.» – «Ну, так чего же вам?..» – «Но эти места совсем не для вещей, а для пассажиров.» Ворочается и скрипит ему в тон проснувшаяся супруга, с которой они, видите ли, заперлись, словно дома. В результате часть вещей забрасывается на другие, выше стоящие вещи, а другая составляется на пол, и через пять минут я полеживаю мечтательно на верхней полке с папироской в губах.
К позициям
В Киеве спокойно, во всяком случае, нет беспокойства. Но чем дальше пробираешься на запад, тем напряженнее атмосфера. Без слов чувствуешь что-то такое, что говорит о сравнительной близости боя и возможной опасности. Сарны от Киева – 298 верст, и здесь уже чувствуется, что бой близок. Круглый день слышна канонада, как далекий периодический гром, каждый день шумят над головой аэропланы – высоко, высоко плавают они в облаках и жадно к чему-то присматриваются, словно грозные, хищные птицы. В полдень прилетал один австрийский альбатрос, но скоро вернулся обратно. Мы слушали в лесу канонаду и шум пропеллеров. Было странно: в лесу так тихо, светло, по-осеннему грустно, а там – свирепо, грозно, темно и страшно.
В сосновом бору много белых грибов, в опустелых усадьбах Сарн много цветов: сестры приносят каждый день огромные, пышные букеты. Ездили в Полицы (Полицы называются иначе Рафаловкой), там уже совсем близко, всего в шести верстах, идет вот уже много дней непрерывный бой. Приезжали мы ночью, ночью же и воротились, а завтра я совсем перебираюсь туда, в первую летучку. О летучке я имел другое представление, да оно, впрочем, и не ошибочно, только относится к другому понятно – к отрядной летучке. А эти наши 4 летучки – обыкновенные поезда, имеющие лишь более спешное, так сказать, экстренное значение – быстро порхать с места на место и близко подходить к линии боя: первая, например, стоит теперь в шести верстах. Состав летучки меньший, нежели поезда: в ней всего 12 теплушек и 4–5 классных вагонов.
