– Помни же, Янкев-Иосл, это не мелочь, – ты идешь получить семьдесят пять тысяч! Чтоб никто на твоем лице не заметил ни черточки, ни следа семидесяти пяти тысяч! И что бы с тобой ни случилось, помни, что жизнь дороже, чем семьдесят пять раз по семьдесят пять тысяч!
Так говорит мне жена, дай ей бог здоровья, берет меня за обе руки и требует, чтобы я дал ей слово, честное слово, что буду спокоен… Спокоен! Понимаете? Поди будь спокоен, когда сердце кипит, мысли прыгают и простить я себе не могу: „Как же так, Янкев-Иосл, дурень этакий, как же ты отдаешь билет на семьдесят пять тысяч какому-то Бирнбауму, совершенно чужому человеку, и хоть бы взял с него расписку!.. Росчерк пера!“ Понимаете или нет? Не найдется ли у вас расписки… Тьфу! Папироски, хотел я сказать…
Коротко и ясно, на чем же мы остановились? На Бирнбауме, значит. „Интересно было бы, – думаю я, – если бы оказалось, что Бирнбаум давно уже просмотрел газету, знает уже о семидесяти пяти тысячах так же, как и я, а может быть, и раньше меня, а я прихожу к нему и говорю: „Здравствуйте, пане Бирнбаум!“ – „Здравствуйте. Что хорошего скажете?..“ – „Где мой билет, пане?“ – „Какой билет?“ – „Билет серии две тысячи двести восемьдесят девять, номер двенадцать, который я у вас заложил…“ А он смотрит на меня, как придурковатый…“ Вот такие мысли пролетают у меня в голове, сердце сжимается, глотку перехватило… Нет дыхания! Воздуха не хватает!.. Пришел, и что же оказывается? Где Бирнбаум? Он спит… Спит? Значит, он ни о чем еще не знает. Слава тебе господи! Вхожу в дом, застаю его жену – ее зовут Фейгеле – на кухне. Дым, жара, грязь по шею.
– Здравствуйте! Гость! Реб Янкев-Иосл! – обращается ко мне Фейгеле и просит зайти в комнату, усаживает на почетное место и спрашивает, почему это меня давно не видно?
– А я знаю, почему меня не видно? Я и сам не знаю! – отвечаю я и смотрю ей прямо в глаза: „Знает она или еще не знает? Как будто бы еще не знает… А может, и знает?..“
– Как же вы поживаете, реб Янкев-Иосл?
– Как мне поживать? – отвечаю. – Слыхали небось о моих неприятностях.
– О каких неприятностях?
– Как! Вы разве не знаете о мешках, которые у меня украли?
– Ах, вы об этом? – говорит она. – Ну, ведь это уже старая история! Я думала, что-нибудь новое.
„Что-нибудь новое? А не имеет ли она в виду эти семьдесят пять тысяч?“ – думаю я и смотрю ей прямо в глаза, но не могу прочесть в них ничего, то есть ровным счетом ничего!
– Может, выпьете стаканчик чаю, реб Янкев-Иосл? Я раздую самовар, а там муж проснется.
