Флоран. Тереза, ты барахтаешься, рвешься, но ты не вырвалась от меня.
Тереза. Нет, Флоран! Теперь, когда я дошла до отчаяния, я вырвалась от тебя. Я теперь в таком мире, где ты никогда не бывал, тебе туда не пройти и за мной не угнаться. Ведь ты не знаешь, что значит страдать и упиваться своим страданием… Ты не знаешь, что значит чернить себя, марать, вываливаться в грязи… Тебе незнакомы никакие человеческие страсти, Флоран… (Смотрит на него.) Морщинки — какая забота провела их на твоем лице? Ведь ты никогда не знал настоящего горя — горя, которого стыдишься, как гнойника. Ты никогда не испытывал ненависти — это видно по твоим глазам, — ненависти хотя бы к тем, кто причинил тебе зло.
Флоран(все еще спокойный, с просветленным взглядом). Да, Тереза. Но я не отчаиваюсь. Я уверен, придет день, когда я и тебя научу забыть, что такое ненависть.
Тереза. Как ты уверен в себе!
Флоран. Да, я уверен в себе и в твоем счастье, которого я добьюсь, если надо, против твоей воли!
Тереза. Какой ты сильный!
Флоран. Да, я сильный.
Тереза. Ты никогда не знал, что такое бедность, уродство, стыд. А я — я готова была часами петлять по улицам, только б лишний раз но спускаться по ступенькам, потому что у меня были дыры на коленках. Я бегала по чужим поручениям, была уже большая и, улыбаясь, говорила «спасибо», но стыдилась, когда мне давали на чай. Ты никогда не был на побегушках у чужих людей, никогда не разбивал поллитровку и потом не замирал от страха, боясь признаться в этом.
Тард. Вот ведь приспичило вспоминать всякую ерунду!
Тереза. Да, папа, приспичило!
Флоран. Я никогда не был бедным, Тереза. Но это не моя вина.
Тереза. Все не твоя вина! И ты никогда не болел. Я уверена. А у меня была золотуха, чесотка, сыпь — все болезни бедняков. И хозяйка заметила это и линейкой раздвигала мне волосы.
Тард(в отчаянии). Тьфу ты, и золотуха туда же!
Флоран(качая головой). Я буду бороться, Тереза, я буду бороться, и я одолею все беды, что тебе причинила нищета.
Тереза(насмехаясь). Ты будешь бороться! Бороться! Ты готов с улыбкой вступить в борьбу с чужими страданиями, потому что не знаешь, что такое страдать. Страдание окутывает тебя, как мантия, и кое-где прилипает к коже. Если бы ты изведал, что такое злоба, трусость или слабость, ты бы тысячу раз подумал, прежде чем прикоснуться к этой кровавой мантии. Ох, каким нужно быть осторожным, чтобы не задеть бедняков… (Берет отца за руку.) Живо, папа… Надевай свой цилиндр.
