— Знак?
— Он. Мне сообщается, что западня, о которой мне дали представление двумя способами: при помощи угроз Фрола и моего видения, — эта западня много прочнее, чем я мог подумать.
— Какие слова — западня, знак…
— Можно, Настенька, и по–другому назвать, но только Зоя Вечеславовна показала, что мне не вырваться.
— Она просто не в себе, дядя Фаня, вы сами помните, как она упала тогда, с Фролом. Она несла их к себе в комнату, испугалась музыки и выронила. Афанасий Иванович то ли закашлялся, то ли слишком саркастически засмеялся.
— Несла! Держала! Испугалась! А где она их взяла?! А, Настя? Часы лежали здесь, в ящике, с того самого момента, как я их украл, с четырех примерно часов утра. В три мне «привиделось» мое убийство, а в четыре я их украл. А потом мучился до восьми, стыдясь к тебе постучать. Я специально кинулся проверять, что с ними, и тебя захотел в свидетели. Потому захотел, что, в частности, боялся, что трогаюсь слегка рассудком моим. Все же очень сильное на меня произвела впечатление та сцена возле камина.
Настя, повинуясь смутному порыву, встала с подножки и отошла к окошку, поближе к свету и подальше от темноватых речей дядюшки.
— Не хочешь ли ты сказать, что Зоя Вечеславовна во всем этом как–то замешана?
— Я уже сказал это. Ты сама видела разбитые ею часы.'Я только не знаю, как назвать ее участие, и начинаю содрогаться, когда размышляю над этим.
— Дядя Фаня, тебя стало трудно понимать.
— Не мудрено, раз оно такое трудное, то, что я хочу словами изъяснить. Но ты девушка умная, к тому же и сама кое–что чувствуешь, правда? Не отпирайся, давеча со мной о временах каких–то рассуждала, помнишь, на мостках? Ты еще корила меня за нечуткость и нетонкость. Сейчас во мне этой тонкости хоть отбавляй. Буквально рвется все внутри.
Приступ удушья прервал сбивчивую речь. Опять пошла в ход тряпица. Афанасий Иванович попытался встать, ему хотелось подойти к Насте поближе, ему казалось, что она не полностью его понимает, потому что стоит слишком далеко.
— Да что вы меня корить пытаетесь, дядя Фаня! Я же сразу сказала, что мне жутко стало при виде этих целых часов. Не понимаю почему, а очень жутко. Я, может быть, сама бы на твоем месте украла их. Чтобы проверить. Но главное тут — что проверить, что!\ Дыхание Афанасия Ивановича успокаивалось.
— Я еще, сказать по правде, надеюсь, что у этой истории
было простое объяснение, и мне весьма стыдно думать о Зое Вечеславовне как о какой–то дьяволице. Бред, наваждение. Хорошенько потрясти бы головой, и все долой!
