Все получилось так, как было задумано. Дима не раздеваясь (не велено) лежал, зажмурившись от счастья в темноте, и рассказывал, что на фанагорийском берегу после каждого приличного шторма можно прямо под ногами найти на пляже древнегреческую монету. Он, как водится, вываливал перед нею самое дорогое из закромов своей души, а Лариса прислушивалась к звукам за стеной, но там было тихо как в склепе.
Дима с удовольствием принял участие в процедуре сбора и отъезда, ему льстило, что он пользуется таким доверием Ларисы. Он вообще не вдумывался в смысл совершавшихся действий. Чемодан, вокзал, Белоруссия. И только когда Лариса махнула ему рукой из окна отходящего поезда, вдруг понял, что произошло. Он–то думал, что он за этими почти семейственными хлопотами сближаются с давным давно вожделенной девой, а они, оказывается, расставались. Ни адреса, ни вообще никакого намека на продолжение. Навсегда!
Налившиеся слезами очки Димы показались Ларисе на мгновение двумя серебряными монетами, кому там кладут пятаки на веки? Но она не успела додумать эту мысль, и вернулась к себе.
Всю дорогу она перебирала в уме известные ей способы избавления от беременности. После этой дикой истории с сумасшедшей революционеркой, поедавший ее изнутри плод нелепой провинциальной любви стал ей вдвойне отвратителен. Годился любой результативный способ избавления от него.
Москва готовилась той весной к олимпиаде, и об отъезде беременной девушки она не пожалела. Столица прихорашивалась и выметала вон лишних людей, рассыпая их веером на стокилометровом расстоянии от своих границ. Таким образом, ненужность Ларисиного ребенка, увеличивалась еще на целый порядок, он был лишним не только в жизни своей матери, но и в жизни Москвы.
Что она думала о пожирательнице валидола? Да почти ничего. Против ожиданий какого–нибудь отставной козы неофрейдиста, психика девушки не была радикально изранена этой историей. Она засела в ней не глубже, чем в Аксинье воспоминание об изнасиловании собственным отцом. Две обжигающих опасности: изменить родине и изменить полу, совместившись, спалили начисто Изу, оставив от нее в памяти лишь небольшое дымное облачко, как от плохой сигареты.
Одно время Ларисе, упавшей на тихое дно провинциальной жизни, казалось, что и с Москвой покончено так же как с ненормальной иностранкой.
Однако, нет.
Всего через полгода Лариса уже сидела на кухне у Лиона Ивановича на Речном Вокзале, ела пиццу, и слушала рассказ хозяина дома, как готовиться пицца. Это еда итальянских бедняков, на кусок теста крошат остатки того, что завалялось в холодильнике и т. д. Тогда еще можно было, сообщая эту чушь, выглядеть продвинутым человеком, мода на эту дрянную еду еще только начиналась в стране.
