— Ну, — сказал Леонид.
— Что ну?
— Я жду, когда вы начнете рассказывать.
— О чем?!
Сотрудник недовольно снял шляпу, но потом снова ее нахлобучил.
— Сами знаете, Лариса.
Господи, подумала она, кстати, впервые в жизни. Господи, они все знают! Ну, и пусть! У нее внутри появился очаг острого раздражения — мужской козлизм многолик и изобретателен.
— Да, я иду делать аборт!
Леонид поглядел на нее так, словно рассчитывал услышать не это.
— То есть как?
— А так! Что, нельзя?!
Сотрудник все же снял шляпу и теперь трогал ею нос.
— Но она же всего лишь лесбиянка!
— Что?! Кто?!
Произнесенное сотрудником слово было настолько не из обиходного набора, что Ларисе оно представилось толстой извивающейся змеей, которую змеелов держит на вытянутой руке.
Леонид нервно усмехнулся.
— Да нет, этого не может быть! И вообще, я собирался говорить о другом.
— О каком? — Тупо, автоматически спросила Лариса.
— Неужели вы до сих пор не заметили, каким образом она распространяет свои листовки. Она никуда не выходит из–за своего сердца, к ней никто не приходит, она находится под постоянным вашим наблюдением, тогда как?!
Лариса села на подвернувшуюся скамейку.
— В ногах правды нет. — Услужливо пробормотал Леонид.
— Нет.
— Вы только не подумайте, что мы придаем этой деятельности какое–то большое значение. Но нам не хотелось бы, чтобы мадам Васкес спровоцировала какие–нибудь экстремистские выходки своих горячих друзей у известного нам посольства. Это, конечно, мелочь, но совершенно не нужная. Вы меня понимаете?
Она продолжала сидеть неподвижно, и как–то неразумно, словно не пользуясь сознанием во время этого сидения и разговора.
Леонид дернул щекой.
— Только не надо делать вид, что вы не в курсе.
Лариса уже поняла, что делать такой вид глупо.
— Ведь с вами разговаривали.
С ней разговаривали. В деканате, перед вселением. Разговор носил какой–то необязательный характер, мол, держите ухо востро, барышня, и по сторонам смотрите внимательно. О причине ее перевода из Гродно, тогда не было сказано ни слова, и тот, кто с ней говорил в деканате, не рекомендовал себя как сотрудник.
— Что вы молчите Лариса?!
Она посмотрела на часы.
— Мне было назначено на одиннадцать. Я опоздала. Придется завтра.
— Не понял.
— Можете успокоиться Леонид, листовок больше не будет.
Она развернулась и пошла обратно к общежитию. Сотрудник смотрел ей вслед, постепенно понимая, что значат ее последние слова. Губы его шевелились от бесшумных ругательств.
Вернувшись к себе она заглянула к Изабелле и увидела непривычную картину. Активистка и коммунистка стояла на полу на коленях и молилась маленькой гипсовой статуэтке, как потом выяснилось, Девы Марии. Молилась и просила, чтобы все было хорошо, то есть, чтобы задуманное преступление против человеческой природы, совершилось успешно.
