Выгнал из гаража свой «москвич», освободил багажник для пожитков поэта. Даже хорошо, что тот бросил сварочное дело, а то бы въехал к ним прямо со сварочным аппаратом, отвлекал себя таким незамысловатым юмором капитан.
— Сколько же ему лет?
— Двадцать шесть.
— А где служил?
— Па–апа!
— А вдруг теперь заберут?
Лариса рассмеялась.
— Кто его у меня заберет?! В крайнем случае, вернется опять в госпиталь на пару недель.
Въехали официально, через КПП, замедленно попетляв меж аккуратными сугробами сдали задом к дверям неврологического флигеля.
Сначала Лариса не поняла в чем дело. Первое, что бросилось в глаза — отсутствие печатной машинки на тумбочке у окна.
Потом она обратила внимание, что исчезли и все остальные вещи. Какое наглое ограбление! Что она скажет Валере, это ведь она поселила его здесь, и на что годна вся наша Советская Армия, если не смогла обеспечить сохранность имущества всего лишь одного несчастного поэта. Вообще, он знает об этом? А вдруг, это начальник госпиталя распорядился. Валера сказал ему какое–нибудь слишком откровенное слово, он ведь не умеет кривить душой, и вот результат!
— Папа!
Капитан обнял ее за плечи, успокаивая.
— Ничего, ничего, я его найду и ноги повыдергаю.
Тогда Лариса поняла, что тут произошло на самом деле. Сбежал! Это был сколь несообразно, столь и очевидно. «Невеста» села на кровать в состоянии полного окаменения. Ни разговаривать, ни даже плакать она была не способна.
Капитан осмотрел помещение.
Ничего, кроме исчирканных обрывков бумаги, грязного носового платка, и заштопанного одиночного носка. Да, за кроватью обнаружился и небольшой серый рюкзачек. Отец сел на стул рядом с дочерью и стал вытаскивать из него находившиеся в нем предметы. Эбонитовую палочку, пробирку, обрезок деревянной ручки от швабры, отполированный до блеска медный пестик ……..
— Это все, что от него осталось?
Лицо Ларочки едва заметно исказилось.
Она слегла с сильнейшей простудой. Капитан и капитанша ходили как тени по квартире, дежурили по очереди у постели. Хорошо, что уход за больною требовал много внимания, в эти дни, они, наконец, полностью покончили с той старинной еще слонимской историей, все было прощено друг другу над раскаленным телом обманутой дочери. Все обиды как бы сгорели в этом костре. Дошло до того, что когда в один из дней по окончании кризиса, позвонил Лион Иванович, залетевший в Гродно на очередную свою гастроль, капитан Конев махнул рукою — да пусть заходит!
