— Кто он?
— Это удивительный человек, ты сам это увидишь.
— Ну, хотя бы месяц, ну, полгода, вы встречаетесь, я…
— Нельзя ждать полгода, папа. И месяц нельзя.
— Почему?
— Его завтра уже выгонят из общежития.
— Почему?!
— Потому что до этого его выгнали с работы.
Капитан закашлялся, а потом захрипел.
— Папа, выпей еще водки.
Преодолев таким образом отцовскую преграду, Лариса обернулась к матери, та уже несколько раз тяжело вздыхала, прикидывая, какой подарочек приготовлен для нее.
— Мама, мне нужно сделать операцию.
— Операцию? Какую?!
— Папа, выйди, пожалуйста.
Выслушав соображения дочери, Нина Семеновна смешалась.
— Послушай, дочка, а ты уверена, что тебе нужен такой… друг, который…
Лариса посмотрела на маму настолько ласково, настолько обезоруживающе, что в голове Нины Семеновны ничего не осталось, кроме попыток прикинуть и сообразить, что она скажет главврачу, и кого из хирургов придется просить, чтобы все сошло тихо, без сплетен.
— Когда это нужно, Ларочка?
Дочка ответила модным комсомольским слоганом той поры:
— Это было нужно вчера.
Голова активистки работала как аэропорт Шереметьево, все рейсы были расписаны по минутам, и никаких накладок. На утро следующего дня была назначена операция. На обеденное время встреча капитана Конева и поэта–сварщика, вечером должно было состояться объединение тем.
Но опять–таки замешались в стройный расклад некие нюансы. Когда Лариса лежала под кристально–крахмальной простыней, а мама сидела рядом, держа ее за руку, а хирург с медбратом обсуждали в курилке некоторые аспекты произошедшего только что вмешательства, в палату заглянула виноватая физиономия с белыми глазами–окулярами. Лариса не вскрикнула, не сжала руку матери своей гандбольной ладонью, она грустно улыбнулась.
— Я так и знала.
Да, она надеялась на лучшее, но лучшего не случилось. Капитан Конев через полчаса беседы с поэтом, выгнал его из дому, даже не допив его водки.
— Что он сказал?
— Он говорил непонятно. Мол, один — один.
— Какой один — один?
Мать опустила голову и всхлипнула.
Поэт переводил свой совиный взгляд с одной женщины на другую, ничего, разумеется, не понимая.
— А-а. — Сказала Лариса, начиная догадываться в чем дело.
Поэт добавил.
— Он сказал, что если въеду я, то он пошлет за Викторией Владимировной.
Мать всхлипнула еще громче.
Лариса знала, когда можно и нужно надавить, а главное — на кого. Сейчас давить на отца было не нужно, и нельзя.
— Мам. — Она слегка дернула Нину Семеновну за руку. — Ничего не поделаешь.
