– И что тогда? – полюбопытствовала я.
Ничего. Феликс промолчал. Больше я ничего не узнала о педагогических талантах.
Феликс поднялся, взял бумажник.
– Если хочешь, поехали со мной, поговорим по дороге, – предложил он. – Вообще, ты должна обязательно познакомиться с моим дедом. Он больше всего любит молодых женщин. Бабуля может сидеть у его кровати до бесконечности, просто умереть от скуки. Мы их оставим одних, а сами сходим в парк или посидим в кафе.
Шарлотта Шваб, очевидно, по мне не скучала и не слишком мне обрадовалась. Но не сказала ни слова. Она молча села в машину рядом с Феликсом, я осталась на заднем сиденье и в их разговоре почти не участвовала. Слушать их разговор было интереснее. Бабушка тоже хотела знать, как поживает Кора.
– Почему же она не приехала за Майей… – посетовала она.
Феликс явил чудеса дипломатии и обмана. Хотя я все-таки вру виртуознее. Но и он не сплоховал: не стал грубо врать старушке, не испугал, не стал зря волновать, просто не стал ей рассказывать всего, и все.
Однако бабуля Шваб могла сложить два и два.
– Кора, крошка моя! – с пафосом воззвала она. – Я так ее люблю, и так за нее сердце всегда болит.
– За Кору можете не волноваться, фрау Шваб, – не выдержала я, – Кора по жизни не пропадет!
Шарлотта помолчала, подыскивая слова.
– Я отвечу словами Гете, – и она продекламировала:
То ликует, то плачет, то думой полна,
То в страхе дрожа, страдает без сна.
Счастье – до неба, горе – в могилу!
И счастлива та лишь душа, что любила
[18].
Феликс усмехнулся. А меня эти слова очень тронули. До самого дома престарелых мы молчали. И тут Шарлотта опомнилась: букет цветов для Хуго остался у нее на кухне!
Древний старец Хуго ждал нас. Он просиял, обнимая свою любимую. Потом приветствовал меня и Феликса.
– Как новая машина? Бегает? – спросил он Феликса. – Красивая у тебя подружка! Да, в твои годы я тоже был ловеласом!
Ни Феликс, ни я не стали разуверять его, пусть думает, что мы – парочка. Скорей в сад! Едва у нас за спиной закрылась дверь, как два дрожащих старческих голоса запели дуэтом. Я так и застыла.
– Вот такие они у меня – бабка с дедом! – развел руками Феликс. – Стоит им сойтись, тут же начинаются стихи о любви и старинные песенки, которых, кроме них, никто уже и не помнит. Мне их репертуар неведом совсем. Сижу, слушаю их с открытым ртом, как дурак, а бабуля надменно вскидывает брови: ай-ай-ай, какая пошла молодежь необразованная!
Сад, скамейка. Бабочки вьются над фиолетовыми цветами буддлеи. А мы сидим и изливаем друг другу душу.
