. Хотя от вида цифр и столбиков я отзевался ещё в институте, а ещё до того, как получил место, заставил себя свыкнуться с мыслью, что буду наводить порядок. Это благое дело. Да и есть в этом что-то… Я ведь люблю симметрию… Ну, и потом — привык.
— Значит, вчера вы лгали?
— Я…
— Нет-нет, я вас не виню. Вы лгали не столько мне, сколько себе. Но если вы обманывали себя в этом — может, обманываете и в другом?
Анджей молча шёл по пустынному двору.
— Вам всего-то сорок. Когда-то вы пошли не по той дороге — но впереди достаточно времени, чтобы вернуться на развилку и свернуть на свой путь.
— Вы не понимаете, — он медленно покачал головой. — Даже пять лет назад всё было бы далеко не так просто… А сейчас я уже ничего не могу изменить. Не я. Не теперь.
— Почему? Что вам мешает?
Анджей не ответил.
Прохладный ветер дунул в лицо, что-то мелькнуло перед глазами. Нет, не перед глазами, ведь дома не могли мелькать. Мелькнуло почти за гранью видимого — как полёт птицы, выхваченный боковым зрением.
Рыжая вскинула руку и сняла запутавшийся в её волосах маленький кленовый лист.
— Кленовый… Тёплый. Первый, — она задумчиво ощупала лист кончиками пальцев. — Посмотрите. Он такой одинокий…
В её руке лист почти светился — тихим жёлтым светом.
— Это всё ливень, — сказал Анджей. — Скоро будут другие.
— Вы так думаете?
— Конечно. Вот… Ещё один. Ещё два.
— Значит, он не один? Я хотела забрать его домой, но раз так…
Она перехватила лист за черешок и почти разжала пальцы. Тот вырвался из её руки, подхватился ветром и унёсся в сторону. На миг Анджею показалось, что рыжая провожает лист взглядом — но она всего лишь повернулась к нему лицом.
— А знаете, вот мы и вышли в осень, — сказала она.
Анджей зачем-то открыл и закрыл зонт. Его сбивало с толку ощущение какой-то нереальности происходящего.
— Вы такая… странная.
— Я знаю, — улыбнулась рыжая. Полина. Солнечная. Весенняя, удивительная, живая, с тёплой улыбкой и солнышком тронутыми волосами. — Ну что, до завтра?
Рыжая убежала, оставив Анджея во дворе.
Он долго стоял неподвижно. Затем медленно пошёл домой.
…больше всего она любила историю об Эвридике и Орфее, который умер, чтобы вернуть её к жизни. Ведь по ту сторону Стикса — лишь мёртвые, а значит, пересекая его, Орфей умер. А вернувшись, воскрес. Любовь ведь сильнее смерти и страха смерти — кто это сказал, Тургенев, кажется…
Держа книжку древнегреческих мифов, она заправляет за ухо прядь светлых волос. Лукаво смотрит на него — глаза васильково поблескивают из-под золота длинных ресниц. Рассуждая вслух, задумчиво прикидывает — оглянулась бы на месте Орфея? Беспокоясь, сделала бы то, что навеки погубит того, за кого беспокоишься? Скорее всего, нет. Всё-таки она хирург, и умеет оставлять эмоции за дверями операционной, и знает, что это, когда цена ошибки — жизнь.
