— Что грустно?
— Вы же музыкальную школу закончили. И бабушка говорила, что вы рассказы писали, и у вас неплохо получалось. Их не печатали, конечно, но… А слушаю вас — и вижу действительно аудитора.
— Видите?
— Ну вот. Вы даже уточнили именно это, а не то, что я имею в виду, хотя именно это и не поняли…
Анджей смутился. Потом вдруг почувствовал раздражение.
— А я вижу, — сказала рыжая. — Да, я вижу. Только не так, как вы.
Дальше шли молча. Рыжая — думая о чём-то своём, Анджей — время от времени выражая свою досаду укоризненными взглядами, которых девушка всё равно не замечала. Наверное.
Метроном трости на девять ударов зазвучал гулче под арочной подворотней, ведущей во двор.
— Пришли, — уже у подъезда, поднявшись на первую ступеньку крыльца, сказал Анджей.
Она кивнула. Задумчиво убрала за ухо липнущую ко лбу медовую прядь — чуть не до плеч волнистые волосы успели пропитаться моросью насквозь.
— Почему вы выбрали эту работу? — спросила Полина. — Почему именно эту?
Анджей так и не успел до конца сунуть руку в карман, чтобы достать ключи.
— Работа не хуже других, — наконец ответил он. — Да нет, лучше, намного лучше. Это отличная работа. Многие хотели бы оказаться на моём месте.
— И вам она нравится?
— Что за вопрос? Конечно, нравится.
Рыжая внимательно смотрела на него. Нет, не смотрела, конечно…
Анджею не раз приходилось слышать слова «лучистые глаза», но в реальной жизни видеть таких глаз как-то не довелось. Глазам не свойственно лучиться — если только отражая свет солнечных или лунных лучей. Но её слепые, слепые глаза будто действительно светились внутренним, невероятно тёплым светом.
Девушка медленно кивнула, отвернулась вроде — но тут же обернулась через плечо.
— У вас ведь всё будет хорошо, правда?
— Что вы…
Но рыжая уже стучала тросточкой по асфальту, оставляя Анджея удивлённо смотреть ей вслед.
…а дома он будет пить виски, стуча донышком бутылки о стол, и «блэк лейбл» пойло от «Джонни Уокер», лизнув горлышко, будет соскальзывать вниз. Будет пить залпом и морщиться — он не переносит ничего крепче кагора и ненавидит скотч, но два стакана — проверенное средство, чтобы забыться.
«У вас всё будет хорошо, правда?»
И что эта рыжая хотела сказать?.. Хотя — будто так важно, что именно хотела сказать глупая семнадцатилетняя девочка… Нет. Не глупая. Может, блаженная слегка — но не глупая. А может, и не блаженная, просто семнадцатилетняя. Семнадцать лет — самый возраст для безобидных чудачеств… Потому что потом наступает восемнадцать — когда эти чудачества вдруг перестают казаться окружающим безобидными.
