Александра Сергеевича особенно приглашать было не надо, что же касается дежурной фразы про «будьте как дома», то тут надо сделать маленькую оговорку, ибо как дома–то он себя чувствовал, вот только был бедным родственником, попавшим сюда по странному стечению обстоятельств. Ему даже хотелось куда–то деть свои ноги, ибо казались они ему такими большими и лишними на этой уютной и сияющей белизной кухне, да и то, что он в джинсах, хотя вместо свитера надел сегодня пуловер с рубашкой, — в общем, напал на Алехандро страх, он пил замечательный чай, ел не менее замечательные бутерброды, курил (между чаем и бутербродами) такие же замечательные сигареты, вот только не мог вымолвить ни слова и казался себе законченным идиотом, место которому не здесь, рядом с этой прелестной девочкой в халате, а в палате, пусть даже номер ее будет шестьсот шестьдесят шесть.
— Уже не грустите? — спросила Катерина, пронаблюдав, как последний бутерброд (с ветчиной, остальные уже закончились) исчез в глотке Александра Сергеевича, а потом, вдруг посмотрев на настенные часы, добавила: — Время позднее…
— Да, да, — испуганно подхватил Александр Сергеевич, ноги которого стали уж совсем невыносимы и хотелось одного: попросить ножовку и отпилить их прямо здесь, на кухне. — Я сейчас пойду, большое вам спасибо…
— Да я не за этим, — улыбнулась Катерина, — я как раз хотела сказать, что идти вам уже поздно, почти час ночи, я могу вам постелить в большой комнате, если, конечно, хотите.
Конечно, он этого хотел, конечно, он даже не мог представить, что ему придется сейчас вставать и идти на улицу, и не потому, что Алехандро чего–то боялся (идти, в принципе, недалеко), но ведь судьба дала ему шанс, если он уйдет, то больше никогда не увидит Катерину, Александр Сергеевич отчетливо понимал это, да и ноги, ноги — ну что поделать с этими чертовыми ножищами, ставшими такими огромными; и так мешающими ему на этой милой и уютной кухне…
— Что же, — говорит Катерина, — давайте ложиться, я сейчас вам постелю, вы же пока можете принять душ, хотите?
Александр Сергеевич хотел и этого, он хотел чего угодно, лишь бы не покидать квартиры и ее хозяйки, хозяйка, впрочем, должна быть на первом месте, то есть вот так: не покидать хозяйки и ее квартиры, и он пошел в душ, а затем вернулся в большую комнату, где на вишнево–бархатном диванчике уже белела постеленная постель, в которую он и скользнул, не дав мне возможности отметить однокорневую игру, внезапно подмигнувшую вывеской английской почты, простыня приятно холодила тело своей накрахмаленностью, подушка прильнула к затылку, навевая сладкие грезы про эфемерные сады Горного Старца, одеяло нежно покоило грудь, но уснуть Алехандро не мог, он лежал в темноте и слушал, как шумит душ (Катерина принимает его долго и тщательно), как стихает шум воды, раздается щелчок выключателя и отчего–то легкий звон босых ступней доносится до слуха мающегося от невозможности уснуть Александра, будто не по доскам идет Катерина, а по хрустальным подвескам, кем–то рассыпанным по полу, да и как можно уснуть, когда мало что обстановка незнакомая, и много водки выпито, да еще чаю крепкого, но… И тут Александр Сергеевич наконец–то засыпает, хотя сон некрепок и тяжел, снится ему, что небритый маленький гномик, похожий на фольклорного ваньку–встаньку, постоянно маячит перед глазами, а за гномиком, в глубине большой и темной комнаты, что–то такое, что ему надо взять в руки, прямо сейчас и немедленно, гномик маленький, но Алехандро никак не может проскочить мимо него, и от этого ему становится жутко и почему–то тяжело дышать, да ведь это ему на грудь положили дубовую плаху, и никуда не деться, сейчас гномик вскочит на нее и начнет плясать, и грудь разорвется, бедный Александр Сергеевич, думает о себе Алехандро в третьем лице, но открывает глаза и понимает, что все это сон, не больше. Он встает и решает дойти до туалета, а сделав то, что хотел, прослушав затем быстрый менуэт льющейся из бачка воды, дождавшись коды и финального аккорда, медленно пошел к своему (на эту ночь) вишневому дивану, на котором с удивлением обнаружил поджидавшую его хозяйку, уже без халата, как равно и вообще без ничего. И, крепко обнимая ее и уже вступая во владение этим молодым и замечательным телом, успел Александр Сергеевич подумать, отчего бы это привалило ему сегодня такое счастье, вот только надо заметить, что ответа на этот вопрос он не узнает никогда.
