Но вот и поворот направо, аллея, посыпанная мелким речным песком розоватого оттенка, переходит в совсем узенькую дорожку, петляющую между большими, разбросанно стоящими деревьями с серебристой корой и красивыми, резными кронами, отчего–то увешанными маленькими разноцветными фонариками, воздух необычайно чист, парк в этот утренний час тих и пустынен, ни одной живой души не встретилось нашим приятелям, если не считать таковыми несколько кошачьеподобных тварей, отдыхающих за плотной сеткой большой вольеры, внезапно оказавшейся по левую руку от дорожки, но вот и вольера позади, а вот и поворот налево, за которым — и достаточно быстро — возник обещанный дежурным начальником дворцовой стражи последний поворот направо, представляющий из себя такую же узенькую дорожку, проложенную между двумя громадными клумбами с фиолетовыми цветами, напомнившими Алехандро несуразную помесь хризантем с георгинами, хотя были фиолетовые цветы очень красивы, это надо отметить особо, а вот почему? Да наверное, лишь потому, что сразу за клумбами вырастала из переплетений деревьев и кустарника стена праздничного, розового кирпича, в которую и упиралась — прямо в небольшую дверцу с хорошо различимым кругляшком звонка — эта последняя дорожка, но вот осталось пять метров, вот два, вот рука Фарта поднимается и — совершенно верно; раздается где–то в глубине здания приятного тембра звонок, дверь открывается и навстречу выходит рослый гвардеец (Алехандро сразу же вспомнил слова Сони о том, что «Вивиан ни одного смазливого гвардейца не пропустит»), одетый в парадную форму, но пора прекратить изрядно затянувшееся описание и поскорее свести основных действующих лиц непосредственно в покоях Вивиан.
Ах, Алехандро, Алехандро, сколько ожидал ты этого часа, но вот и дождался, что же, переставай робеть, возьми себя в руки, понятно, конечно, что для тебя, рожденного и выросшего совсем в ином мире, лицезрение дзаросской принцессы подобно явлению божественного откровения, но ведь принцесса — просто женщина из плоти и крови, как принято говорить в таких случаях, красивая, прекрасная, можно даже употребить эпитет «роскошная», но женщина, немногим отличающаяся от твоей бывшей жены, милейшей (что тоже надо отметить) Катерины Альфредовны, но Алехандро не помнит сейчас о Катерине Альфредовне, забыл он и Феликса Ивановича Штампля, он все забыл в этот утренний час понедельника (дворцовые часы только что пробили половину одиннадцатого), когда открылась, наконец–то, большая, цвета слоновьей кости дверь, украшенная резной позолотой, распахнулась, как уже сказано, дверь, и упомянутый в конце прошлого абзаца гвардеец, чеканя шаг, ввел Фарта и Александра Сергеевича в большой, естественно, что залитый нежарким осенним солнцем, зал, в самой середине которого, в уютном и симпатичном кресле, стоящим рядышком с таким же уютным и маленьким столиком на четырех раскоряченных ножках, сидела за утренним макияжем Вивиан Альворадо, одетая лишь в полупрозрачное дезабилье хорошо известного читателям цвета, ее длинные, каштановые волосы отливали на солнце очаровательным блеском, на губах играла улыбка, а руки перебирали какие–то баночки/тюбики/ футлярчики/коробочки, в великом множестве и таком же великом беспорядке разбросанные по столику.
