наблюдая, я позволял случаться странным и всё больше удивительным историям… эти истории потом записывал писатель… а я их редактировал, соизмеряя все со своим пониманием чуда…
За пять месяцев я накопил не только опыт недосыпания, но и нечто более существенное… и если мои опыты по расширению сознания привели к выводу, что сама личность, без участия сущности, не является таковой, то моё наблюдение за собственной личностью, дало неоценимый опыт переживания… и как бы при этом не хорохорился писатель, все же он — только описывал!.. а переживал всё это я!..
«О, — говорил писатель, — это была полноценная жизнь с осознанием присутствующей в нём сущности»…
а я шизел!.. потому что всё это очень походило на «глюки»… а он, писатель, меня потом успокаивал, говоря, что только вырываясь за пределы сознания, откликнувшись на зов сущности, можно подробно, лицом к лицу распознать то Единое… то Непостижимое… то, не произносимое всуе…
Вот это и было то самое. То существенное, что являлось ко мне этими ночами. Теперь я ощущал, как в моей личности застрял осколок Единого. И ради этого осколка, ради этой едва тлеющей искорки, я готов был совершать и глупости и подвиги.
С любовью, преисполненной благодарности, смотрел я на свой маленький храм. Может быть именно тогда, в ту самую ночь прощания с ним… мне захотелось пригласить своих старых и добрых друзей!.. может быть именно тогда и возник замысел Тремпиады…
— Прекрасная пора сменяет цепь невзгод, — пел Дольский.
— И зрелые плоды порой приносит праздность,
И что же за беда, ошибки эпизод?
Успехов и потерь лишь мизерная разность.
На критиков ворчливых века и идей,
Смотрю как на мальчишек старых и лобастых.
Копилка доброты и мудрости людей,
Пришелец из миров, где заблужденье — пастырь.
Оставить ли теперь, искать, не находя, —
Или опять копаться в душах и природе?
А март в окно стучит лукавый негодяй,
Беспечный хулиган, всегда на взводе…
Той вернулся… Вернулся в мир, в котором жила Лика. И он снял замечательный домик с крышей, под оранжевой черепицей. И уж, коль скоро сторожевая будка, в которой он просиживал ночами, превращалась в храм, то снятый им домик был призван стать тем местом, где не могла не появиться возлюбленная. И дом, в который влетела его богиня, сразу же превратился в их храм…
— Храм любви, — обнимая Лику, говорил он. И они стояли посреди просторного салона своего нового жилища и были оба молоды и счастливы.
— У нас давненько не было медового месяца, — несколько смущенно лепетала Лика, и ему становилось хорошо…
