Я сонно выкурил сигарету и побрел в спальню. Хотелось сразу взлететь с матраца. Куда? Туда, куда устремляются ночами в сопровождении стартового храпа и газов собственного тела, непостижимые нами души. Уж они–то запросто достигают той самой воронки, что сливает в Черную дыру остатки нашего сознания.
Отключив мобильник, я снова улегся на стартовую площадку сексодрома. Жена давно носилась из сновидения в сновидение, и я пожелал нам только одного — не столкнуться в полете.
Мне снился Млечный путь, а вернее — дорога. По эту сторону стоял я, а по другую — мой друг. Дорога была живая. Она состояла из просветленных лиц друзей и знакомых. Из обличий недругов и врагов. Из просоленных образов, размазанных по лицу брызг, в которых отражались глаза. Глаза всех, кого оставил в этом мире я… Глаза тех, кто оставили меня…
Брызгами электросварки разлетались они по пути шва нескончаемой трубы, именуемой Млечной дорогой. И сыпался шлак, и гасли искры, и коробило металл.
Млечные брызги растекались в разные стороны шариками ртути. А потом собирались в тяжелый, неровно дышащий шар, чтобы снова взорваться и рассеяться. То ли семенем, то ли прахом, развеянными в лучах Солнца… То ли звездами и народом, избранным этими звездами на собственное испытание под ними.
И мы, разрозненные, брошенные в этот мир брызги, теперь снова устремлялись к всепоглощающей силе, призванной объединить капли, павшие на эти берега молока и меда, с самим Млечным путем. И только потому вольны утратить себя. Испепелить свое я. Не быть собой. И значит — непостижимо как, стать самим народом единого переживания, имя которому — ЛЮБОВЬ.
Снились ступеньки эскалатора, пробегающие через дорогу, за которой стоял у причала красавец–парусник. Но дорожки эскалаторов пересекались во всех мыслимых и немыслимых направлениях, на самых разных уровнях и скоростях. И стоило отвлечься, как тебя поглощали несчастья, уводящие от вожделенной пристани, от красавца–парусника.
И кто–то рассудительный, зализывающий раны, говорил о невозможности перейти эту дорогу, а мудрый, но бесшабашный, весело толкал на этот путь…
— Это безумие! — бунтовал прагматичный ум. — Посмотри правде в лицо.
И тогда всплывала никому неинтересная, пересидевшая в девках баба — злобная мстительная правда. Она честно рассказывала неприятные вещи и от этого испытывала моральное удовлетворение, которое заменяло ей неприличный оргазм.
— Кончила? — перебил я ее старания.
— Нет еще, — честно отвечала смущенная правда, глядя исподлобья и продолжая мастурбировать.
