Меня всегда удивляло бабкино умение быть незаметной. Она умела исчезать. Исчезнет, словно бы ее нет, а все предметы вокруг как–то сами собою становятся одушевленными, словно вдохнула в них бабушка Фира какие–то сказочные чары. Иногда мне казалось, что эти заколдованные предметы несли в себе не только характер своей хозяйки, но и становились ее глазами и ушами.
Словом, предметы прекрасно замещали ее, создавая эффект бабкиного присутствия.
Не могу сказать точно, был ли воспринят мною горящий электрическими зарядами кот, как бабкино преображение, или нет, но передо мною реально возник не просто страшный кот, а именно Кот Баюн. Тот самый, что сошел со страниц книги, читанной нам с бабкой Майей.
…Кот покинул сказочную книгу с картинками, переложенными пергаментом, и сейчас я знал почти наверняка, что не там, не в волшебной книге, не на странице плотно захлопнутой тяжелой обложкой, находился зловредный кот Баюн, а здесь, рядом.
Он спрыгнул в мою реальность со страницы, переложенной вощеным пергаментом, и теперь зачем–то пугал меня.
… И я снова становлюсь ребенком, что идет, ступая по привычке не на мягкие дорожки, а на предательски скрипящие половицы. И прежде чем переступить порог кухни, в конце которой страшная дверь в страшную кладовку, в которой сидит и зазывает страшным голосом, страшный кот Баюн, — едва дотягиваюсь до выключателя, и те же искры пробегают по электрическим проводам, огибая керамические изоляторы, торчащие из стен ржавыми шляпками гвоздей.
Я не вижу проводов, а только бикфордов шнур, с очертаниями кота. Мы оба — малец и наблюдатель — зажмуриваемся и даже приседаем от страха, но вместо взрыва двух страшных кошачьих глаз, со звоном загорается электрическая лампочка. Уф!
…Лампочка озаряет кухню тусклым, но всепобеждающим светом. Тени страха убегают не оставив и следа, и я сильно захлопываю двери кладовки, стараясь не глядеть в приоткрытую щель. Все! Дело сделано. Подражая кому–то, я как взрослый потираю ладони, и жутко гримасничаю.
Перемещаясь взад–вперед по кухне, я натыкаюсь на ведро с углем, переворачиваю его, а затем поспешно заталкиваю куски антрацита назад.
Подняв голову, я как–то по–особому гляжу на картину, висящую прямо надо мной.
Тетя Майя говорит, что это русский с нерусским сражаются. И, хотя у каждого за спиной по войску, дерутся только эти двое. А мне не понятно: зачем тогда столько народу согнали?
— Кто это? — спрашиваю у бабушки Фиры, выросшей за моей спиной.
